"Повесть о Петре и Февронии". #Сделка с вятичами?

Предупреждение: нижеследующий текст может оскорбить чувства верующих. Я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы никого не обидеть, но если боитесь, что Ваши чувства будут оскорблены, — пожалуйста, прекратите чтение.

Речь пойдёт о гипотетическом договоре, который был заключён между предками россиян, вятичами, и князьями из рода Рюриковичей. Изначально я хотел озаглавить этот текст немного иначе, но потом сообразил, что прочитав в заголовке: «Сделка с вятной», — Вы, товарищ Читатель, скорее всего, решите, что я окончательно помешался, и просто не будете читать дальше. Возможно, Вы и сейчас придёте к такому же выводу, но... в общем, сейчас всё объясню. Попробую объяснить.

Однажды я задумался над вопросом: а как правильно назвать женщину из племени вятичей, — и чем дольше думал, тем лучше понимал, что женский род от слова «вятич» в моей голове не образуется. Вятийка? Но это — жительница Вятии, земли вятичей, вне зависимости от племенной принадлежности. Вятица? Подобным образом: поляницами (не путать с «паляныцей», название этого хлеба происходит от слова «палить»), — называли женщин из племени полян, но применительно к вятичам что-то не то. Вятыня? Схожим способом образовывалось название (ясыни) женщин из племени ясов, то есть древних осетин... но предки великороссов назывались «вятичами», а не «вятами», так что и это слово не  годилось. Вятчанка? Вятчанка и вятчанин — это жители Кирова (Вятки), которые к вятичам не имели отношения. Вятичка? Просто что-то не то, не звучит.

Думал я, думал, — и, наконец, додумался. «Вятич» — это не просто условное название племени; Вятич — это сокращённое отчество, обозначающее потомка Вята (Вятко). Иваныч, Михалыч, Федорыч, Степаныч — такие сокращённые отчества в русском языке образуются почти от всех популярных имён (кроме имени Петр, его сын всегда и при всех обстоятельствах будет Петровичем). Женская форма сокращённого отчества в русском языке образуется путём добавления к имени окончания «-на»: Иванна (Ивановна), Михална (Михайловна), Федорна (Федоровна), Степанна (Степановна)... Соответственно, «дочь Вята» должна называться Вятна. Правильное обозначение женщин из племени вятичей — вятны.

Вятны сыграли в истории великорусского народа особую роль... Пишу, и сам над собой смеюсь: как будто в истории других народов женщины играли роль ну совсем иную. Глупость, конечно. Просто хочется выразиться как-нибудь покрасивее, а слов не хватает. В общем. Вятны, в качестве украшения, носили на головах ленты, украшенные семилопастными височными кольцами. По этим самым височным кольцам определяются земли, где жили вятичи. Историческая наука их так определяет. Предполагаю, что историческая наука не вполне права: вятичи жили примерно по всей Руси. Но... многое свидетельствует о том, что они, как и многие их потомки, были убеждены в том, что: «Баба — не человек». И поэтому когда, например, киевские князья, в дружинах которых вятичи служили, вежливо просили их привести свой внешний вид в соответствие, то самым первым, от чего они избавлялись, были именно женские украшения. То есть: если где-то находят височные кольца вятичей, — это верный признак того, в этом месте вятичи и вятны жили свободно, как им самим хотелось; на своей земле. Соответственно, ИСКОННЫЕ РОССИЙСКИЕ ЗЕМЛИ — это те, где вятна оставила височное кольцо. Москва, Рязань, Калуга, Тула, Орёл, Воронеж, Брянск...

После того, как «Киевская Русь» развалилась, земли вятичей были «поделена» между её восточными осколками, Ростовским, Муромским и Черниговским княжествами. Самим вятичам забыли рассказать о том, что «киевские» князья «поделили» их земли, — образовавшиеся «административные границы» были важны для самих князей из рода Рюриковичей; обращаться, в случае чего, они могли только к «своим» вятичам.

Наибольшие усилия для того, чтобы оставаться похожими на Киев, предпринимали правители Черниговского княжества; Чернигов, в итоге, стал не российским, а украинским городом, — а «черниговские вятичи» были предоставлены сами себе. Именно в «Черниговской зоне» находился Мценск — единственный город вятичей, где произошло крещение народа. Крещён Мценск был... в 1415 году. А до этого сюда заходил ростовский князь Юрий Долгорукий: «В лето 1152-е... и пошел Юрий и с сыновьями своими и с ростовцами и с суздальцами и рязанский князь Ростислав Ярославич с братиею и со своими полками и с половцами орьплюеви и токсобичами и со всей Половецкой землей, что ни на есть между Волгою и Днепром. И пошли они на вятичей и взяли их; так на Мценеск да на Спашь да на Глухов, тут же и стали». Предполагаю, что взятие «черниговских» вятичей заняло у князя Юрия некоторое время... должны же были амчане найти угощения, накрыть стол для дорогого гостя... потом ещё какое-то время, скорее всего, ушло на обсуждение того, как добрались. При этом, рассказывая древним журналистам, — в основном полянам «по национальности», — о взятии Мценска, Юрий Долгорукий, собственно, и не искажал действительность: его войска, чисто технически, действительно заняли город, который «принадлежал» князьям Чернигова. Чистая победа! И почти без потерь, — если, конечно, во время торжественной встречи никто насмерть не упился.

Князья Ростова и Мурома вынуждены были искать союза с вятичами. Потому что...

Согласно «историкам» исторической «Школы имени Феофана Прокоповича», за время существования «Киевской Руси» сложилась, давайте прямо говорить, единая «древнерусская нация». Назвать её именно «нацией» ни у кого из российских «историков» не хватает наглости, но по существу они утверждают именно это. Им, «историкам», так хочется. Со времён первых московских князей, которым хотелось иметь «права» на «всю Русь», таков социальный заказ «сверху»... который совпадает с желанием самих историков, которым гораздо проще работать с очень хорошо документированной историей Украины, чем с историей Великороссии, про которую в летописях и меньше, и всяких гадостей много (не буду лишний раз цитировать, что о вятичах написано в «Повести временных лет»; сами ищите и читайте), и немало опасных «белых пятен» (когда непонятно, что именно было, но понятно, что что-то нехорошее, князю не понравится).

Так вот. «Историки» выдумали «единую древнерусскую нацию», — и её «единое Древнерусское государство со столицей в Киеве». В этой «нации», согласно «историкам», все различия между племенами, упомянутыми в «Повести временных лет», куда-то делись, — и остался «единый древнерусский народ». И всё бы ничего, но... не только вятичи и кривичи, но и даже радимичи упоминаются в русских летописях (на которые «историки», по собственным словам, «опираются»; на самом деле, опираются они, разумеется, на личную корысть, но о таком в отчётах не упоминают) под собственными именами вплоть до второй половины XII века. Я не буду сейчас спорить с распространённым (среди «историков», которым так хочется) мнением, что в начале XIII века на Руси (уже, правда, со столицей во Владимире-на-Клязьме) настал «Миг Единства», внезапно прерванный монголо-татарским нашествием. Хрен с вами, господа! Хорошо-хорошо, русские летописи не горят, и то, что неизвестны летописные источники с упоминанием вятичей и кривичей, относящиеся к XIII веку, неопровержимо доказывает наступление «Мига Русского Единства». Будь по-вашему! Но.

В XII веке племенные различия ещё вполне себе «жили», — об этом свидетельствуют русские летописи, на которые «опираются» (зачастую всей тушей) российские «историки». Значит, — вот сейчас попрошу внимания, — можно предположить, что «были живы» не только различия между восточнославянскими племенами, но и между ними и племенами финно-угорского происхождения, упомянутыми в тех же летописях. «Историки» говорят, что эти племена «славянизировались», — и влились в единую древнерусскую нацию, — а я... позволю себе просто в это не поверить. «Историки говорят», — не подтверждая это, по сути дела, ничем, кроме так хочется, — а я не верю. В «Повести временных лет» говорится, что коренное население Ростова и Мурома составляли финские племена (меря и мурома), — вот я и исхожу из того, что там жили финны. Которых князья из рода Рюриковичей могли включать в свои дружины, имеющие славянский «костяк», — но составить дружину из них не могли... просто потому что нужных слов не хватало.

Решив, что не хотят учить финский, правители Ростова и Мурома перенесли столицы. Ростовские князья, — видимо, начиная с самого Юрия Долгорукого, — решили опираться на «более культурных» (по сравнению с вятичами) кривичей... Но сразу подчинить их не смогли, — поэтому сначала «Ростовская» столица переехала в Суздаль. Следов пребывания кривичей там не обнаружено (в отличие от Владимира), зато найдены следы «славянизации мери»... и позвольте опять не поверить.

В современной России нет такого народа — меря. То есть, может, есть какие-то гражданские активисты, которые указывают себя, как представителей «мери», во время переписей населения, — но их очень немного. Зато в России проживает несколько сотен тысяч представителей народности, большинство представителей которой называют себя «мари», а некоторые — «мере». Марийцы, в общем. По отношению к религии они делятся на тех, кто принял какие-то «сторонние» религии, и «чи-мари», продолжающих исповедовать марийское язычество. В русских летописях они почему-то называются «черемисами», а среди украинцев они стали известны, как «чемерисы». Почему-то. Так вот. Какое-то родство этих «черемисов-чемерисов» с народом меря никто сомнению не подвергает... а я позволю себе осторожно предположить, что меря и мари являются очень близкими родственниками. Так вот, к чему я: в отличие от большинства «финских» народов России марийцы были воинственны и склонны к строительству собственного государства. Чтобы их подчинить, русские цари провели несколько «Черемисских войн». Поэтому-то в «славянизацию мери» я не верю. Мерю славяне (в частности, кривичи — из Владимира) именно вытесняли, и скорее всего — не без крови.

Так что «славянизированная меря» в Суздале и окрестностях, — это, скорее всего, какое-то немногочисленное славянское племя, которое находилось под сильным влиянием окружающих меря. Впрочем... «Вне вятичского ареала семилопастные височные кольца единичны и бесспорно отражают расселение из земли вятичей (карта 23). Два семилопастных кольца найдены в Новгороде (Седова М. В., 1959, с. 224, рис. 1, 6, 7). Встречены они также в бассейне верхней Волги (Спицын А. А., 1905а, с. 102, рис. 127; Куза А. В., Никитин А. Л., 1965, с. 117, рис. 43, 1), в Суздале (Воронин Н. Н., 1941, с. 95, табл. XIV, 8)»; можно предположить, что в Суздале была ещё и вятийская колония. На землях этих «суздальских славян» Юрий Долгорукий устроил свою столицу, — но их было немного. Не хватало ни для борьбы за Киев, ни для подчинения «восточных кривичей». Тогда-то Юрий стал налаживать отношения с вятичами, — и, в итоге, стал основателем Москвы... точнее, получил в своё распоряжение силы, достаточные для строительства своего государства. Это государство было, в конце концов, построено, — и сын Юрия, Андрей (Боголюбский), уже торжественно перенёс свою столицу... на берега Клязьмы, к кривичам.

Формально «восточные кривичи» к тому времени были крещены «уже очень давно», — так давно, что никаких свидетельств не осталось, — а неформально они, как и все кривичи, поклонялись «верховному змею». Это сильно выделяло их среди других славян, — и это важно.

На самом деле, всё, что было до сих пор, — это было предисловие. Очень длинное, но совершенно необходимое. Теперь, наконец, — слово. В отличие от ростовских (суздальских-владимирских) князей муромским деваться некуда было совсем. На юге — половецкая степь, на севере — неприязненный змей (который выдаёт себя за брата) в виде быстро набирающего силу «государства кривичей». К тому же... «Князь Константин (Ярослав Святославич) был потомком равноапостольного князя Владимира. Он просил у своего отца, князя Святослава Черниговского, дать ему в удел город Муром, населенный язычниками, чтобы просветить эту страну светом христианской веры», — гласит официальная церковная история (а русские летописи вообще про Константина Муромского ничего не знают, как и про крещение им Мурома, «сведения об этом князе довольно противоречивы, поскольку о нем не было упоминаний ни в летописи, ни в родословных книгах»); то, есть, даже в собственной столице муромские князья еле-еле находили с местным (финским) населением общий язык (князю Константину это, в итоге, удалось, благодаря личным качествам, которых у его потомков могло и не быть). Поэтому столица муромского княжества «переехала»... сразу к вятичам. В город Резань (или Резанск?), который стал Рязанью («Кроме находок в курганах, семилопастные кольца неоднократно обнаружены на вятичских поселениях, в том числе в городах Москве, Старой Рязани, Серенске, Переяславле-Рязанском, Тешилове и др.»).

То есть. 

Чтобы «сделать своим» Владимирское княжество, московским вятичам пришлось устраивать своеобразную «революцию», по ходу которой Владимир утратил своё значение, а в Москве, в конце концов, утвердилась княжеская династия, начавшаяся с Даниила Александровича, младшего сына Александра Невского. Важно: Даниил был основателем «московской» династии, в которой престол передавался по наследству, от отца к сыну, — но он не был первым московским правителем из рода Рюриковичей; до него известны Владимир Юрьевич, попавший в плен к монголо-татарам, и Михаил Ярославич (Хоробрит), вроде бы погибший в бою с литовцами. Об участии москвичей в судьбе правителей «эпохи до Даниила Московского» достоверных сведений нет, — зато есть много места для предположений. Для затравки: на гербе Москвы, как всем известно, изображён всадник, пронзающий змея. Разумеется, в первую очередь это связано с тем, что первый местный правитель из рода Рюриковичей носил имя Юрий, то есть Георгий; однако на московском гербе изображён не георгиевский крест, а именно чудо о змие, и это заставляет думать, что помимо первой очереди была ещё и вторая.

Главной опорой Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского, всё-таки, стали именно кривичи... Могу осторожно предположить, что уже при Андрее Боголюбском отношения «владимирского правительства» с вятичами стали портиться (не исключаю, что, в частности, князю Андрею не очень понравилось то, как наиболее поганая часть его войска вела себя во время похода на Киев). Его же наследники, особенно князь Всеволод Юрьевич (известный, как «Большое Гнездо», хотя, как мне кажется, великороссы могли бы придумать ему какую-то другую кличку с тем же смыслом; детей у него было много, в общем), и вовсе возобновили грабительские набеги на вятичей; надеюсь, Вы, товарищ Читатель, помните: «Князь же великый внида въ волость, поима городы Вятьскые и землю ихъ пусту створи» (о том, пострадал ли при этом град Москов, летописи не сообщают, там просто про городы Вятьскые, которые поимели)... Складывается, в общем, такое впечатление, что наследники Андрея Боголюбского решили, что раз, благодаря усилиям князя Андрея, Владимир стал как Киев, — то и вести себя им следует по-киевски. Все предыдущие договорённости с вятичами были растоптаны, режим владимирских князей стал для вятичей подозрительно похожим на оккупационный. Как установили российские историки, после того, как Князь-Гнездо разграбил их землю, «вятичи полностью исчезают из политического контекста»... но если вдруг когда-нибудь выяснится, что очень быстрое падение «непобедимого» Владимирского княжества («Ты ведь можешь Волгу вёслами расплескать, а Дон шлемами вычерпать», писал о Князе-Гнезде автор «Слова о полку Игореве») под ударами монголо-татар случилось не без участия проводников из числа «владимирских» вятичей, — то... лично я не только не удивлюсь, но и не осужу этих «москалей-ватников», наших предков. Ну да, пострадавший владимирский князь Юрий Всеволодович, видимо, был неплохим человеком, — но отец его столько наворотил, что... Ладно, лучше вернёмся к Рязани.

«Владимирские» вятичи, в конце концов, столкнулись в «своём» княжестве с оккупационным режимом, — а вот в Рязани было по-другому.

После «переезда» столицы из Мурома в Рязань Муромское княжество стало княжеством вятичей («Вятичи и до сего дня, еже есть Рязанцы»). И вот тут-то... самое время вспомнить «Повесть о Петре и Февронии». Распространено мнение, что повесть — это житие святых Петра и Февронии. Это — не так. Митрополит московский Макарий, действительно, поручил одному из приближённых древних журналистов, Ермолаю-Еразму, написать именно житие святых, — но когда Ермолай представил на суд митрополита то, что у него получилось, «митрополит Макарий не стал включать данное произведение в свои знаменитые Великие Четьи-Минеи».

И это неудивительно, если внимательно прочитать «Повесть» и сравнить с... ну, хотя бы с евангельской «Притчей о добром самарянине». Мораль евангельской истории проста: увидел, что кто-то попал в беду — помоги; просто так, ничего не требуя взамен. А у «Повести о Петре и Февронии» какая мораль? Хочешь удачно выйти замуж, — дождись, пока избранник попадёт в беду, выдвини ему требования и не останавливайся даже перед тем, чтобы не до конца вылечить несчастного, чтобы не сбежал. Не очень такая «мораль» на христианскую похожа-то. Не все христиане поступают в жизни согласно евангельским правилам? Возможною. Но житие святых — это, заранее прошу прощения у всех, кого такой оборот может оскорбить, агитпроп. Там — не «как в жизни», там — «как надо».

А вот у Ермолая-Еразма получилось именно как в жизни. Только вряд ли эта жизнь имеет хоть какое-то отношение к святым Петру и Февронии Муромским, которых почитает РПЦ. Скорее она может иметь некоторое отношение к взаимоотношениям муромских князей с лесными жителями. «Феврония» из «Повести» ведёт себя совершенно не так, как положено вести себя христианке. Потому что она — не христианская святая и вообще не христианка. «Феврония» в «Повести» — это вятна, которая как бы олицетворяет всех «муромских» вятичей. Образ Вятии.

Муромский правитель, вступив в схватку со змием неприязненным, получает тяжкие раны и оказывается при смерти; ещё раз повторю то, о чём уже говорил: соседнее Ростовское княжество тамошние Рюриковичи стали делать государством кривичей, а кривичи поклонялись «верховной змее». Раненый князь отправляется в Рязанскую землю; то есть, как раз в «вятийскую» часть Муромского княжества. Один из слуг князя находит местную девушку, отец и брат которой занимаются бортничеством («отец мой и брат — древолазы, в лесу по деревьям мед собирают»), — обычным для вятичей промыслом.

Муромскому князю нужна помощь. Вятия готова помочь. Но — не просто так. «Феврония» излагает условия сделки: 

Благоверный же князь Петр повелел: «Везите меня туда, где эта девица». И привезли его в тот дом, где жила девушка. И послал он одного из слуг своих, чтобы тот спросил: «Скажи мне, девица, кто хочет меня вылечить? Пусть вылечит и получит богатую награду». Она же без обиняков ответила: «Я хочу его вылечить, но награды никакой от него не требую. Вот к нему слово мое: если я не стану супругой ему, то не подобает мне и лечить его». И вернулся человек тот и передал князю своему, что сказала ему девушка

Ещё раз отмечу: появление такой сцены в житии христианских святых выглядит дико. Потому что «Повесть о Петре и Февронии Муромских» — она не про христианских святых; она — про сделку муромских князей с вятичами. Сделку, которую муромские князья заключили, оказавшись в безнадёжном и безвыходном положении.

Что дам дальше? «Князь Петр» пытается соскочить, но «Феврония» предусмотрительна: 

Она же, взяв небольшую плошку, зачерпнула ею квасу, дунула на нее и сказала: «Пусть истопят князю вашему баню, пусть он помажет этим все тело свое, где есть струпья и язвы. А один струп пусть оставит непомазанным. И будет здоров!». Потом князь Петр пошел в баню мыться и, как наказывала девушка, мазью помазал язвы и струпы свои. А один струп оставил непомазанным, как девушка велела. И когда вышел из бани, то уже не чувствовал никакой болезни. Наутро же глядит — все тело его здорово и чисто, только один струп остался, который он не помазал, как наказывала девушка, и дивился он столь быстрому исцелению. Но не захотел он взять ее в жены из-за происхождения ее, а послал ей дары. Она же не приняла. Князь Петр поехал в вотчину свою, город Муром, выздоровевшим. Лишь оставался на нем один струп, который был не помазан по повелению девушки. И от того струпа пошли новые струпья по всему телу с того дня, как поехал он в вотчину свою. И снова покрылся он весь струпьями и язвами, как и в первый раз

Остаётся только гадать, какие исторические события могли найти своё отражение в этом эпизоде. Муромское княжество, ставшее Рязанским, много натерпелось от Владимирского, потом пришли монголо-татары... Рязань под их ударами пала ещё быстрее, чем Владимир. Возможно, местные жители, — коренные, — были не слишком довольны тем, как «муромские» Рюриковичи выполняют обязательства, взятые на себя, когда Муромское княжество становилось Рязанским. Не удивлюсь, если некоторые из них были недовольны настолько, что решили для себя что-то вроде: «...не подобает мне и лечить его».

В общем. Если моё предположение правильно, то договор между вятичами и Рюриковичами, — и в Муроме, и в Ростове (предполагаю, что вятичи «Ростовской зоны влияния» предложили Юрию Долгорукому типовые условия), — напоминал заключавшим его сторонам брачный союз. В котором, — это очень важно, — князь из рода Рюриковичей выступал в образе «мужа», а вятичи становились его «женой». То есть, вынудив Рюриковичей взять на себя обязанности супруга, — на себя, в свою очередь, вятичи брали обязанности супруги. Учитывая, что, судя по многим признакам, вятичи считали мужа «безусловным и безоговорочным главой семьи», — это означало очень высокую степень подчинения. Образно говоря, вятичи «переезжали в княжий дом», — точнее, их земля становилась княжьим домом. «Простой народ» даже не задумывался о каких-либо своих правах человека и отказывался почти от всех своих традиций и привычек... за редким, разве что, исключением («Однажды кто-то из прислуживающих ей пришел к благоверному князю Петру и наговорил на нее: «Каждый раз, — говорил он, — окончив трапезу, не по чину из-за стола выходит: перед тем, как встать, собирает в руку крошки, будто голодная!» И вот благоверный князь Петр, желая ее испытать, повелел, чтобы она пообедала с ним за одним столом. И когда кончился обед, она, по обычаю своему, собрала крошки в руку свою. Тогда князь Петр взял Февронию за руку и, разжав ее, увидел ладан благоухающий и фимиам. И с того дня он ее больше никогда не испытывал»). Ушли в прошлое сожжение тел мёртвых и многожёнство (частично, впрочем, возродившееся в виде «снохачества»). Взамен с князей (христиан) требовали быть верными народу, как жене в христианском браке. Народ становился собственностью князя... но и князь, в свою очередь, превращался в имущество народа: «Тогда она сказала: «Обещала я вам, что чего ни попросите — получите. Теперь я вам говорю: обещайте мне дать, кого я попрошу у вас». Они же, злодеи, обрадовались, не зная, что их ждет, и поклялись: «Что ни назовешь, то сразу беспрекословно получишь». Тогда она говорит: «Ничего иного не прошу, только супруга моего, князя Петра!»». В случае же, если князья не соответствовали, срабатывал предохранитель («А один струп пусть оставит непомазанным»)...