Заранее прошу у Вас, товарищ Читатель, прощения за такой заголовок. Надеюсь, прочитав этот текст до конца, Вы согласитесь с тем, что никак по-другому его озаглавить было невозможно.
После вчерашнего разговора о предыстории Смутного времени, — самое время поговорить и о том, чем всё кончилось. Итак, царь Иван IV Васильевич из рода Рюриковичей, прозванный Грозным, объявил москвичам, что он им больше не царь — и отправился на Северо-Восток (в Александровскую Слободу). Потом — одумался и вернулся.
Может быть, «Опричнина» была не какой-то личной прихотью царя, а попыткой осуществить семейную мечту всех московских Рюриковичей, — мечту о воссоздании Великого княжества Владимирского. Каким оно было при князе Всеволоде Большое Гнездо, во всех подробностях, вплоть до: «Князь же великый внида въ волость, поима городы Вятьскые и землю ихъ пусту створи», — в XVI веке под управлением потомков князя-Гнезда оказалась не только «ростовская зона», а вся Земля Вятичей, то есть развернуться было где. Может быть, приступив к осуществлению «великого замысла» и почти воплотив его в жизнь, Иван Грозный осознал, что делает что-то не то. Что творилось у Ивана Грозного в голове — знал только он сам; мы, современные люди, этого не знаем... а наши предки не знали этого тем более!
«Опричнина» обрушилась на москвичей и рязанцев внезапно, — и столь же внезапно сгинула. Мы, современные люди, примерно знаем, когда закончилась «Эпоха Опричнины», — а наши предки этого не знали. Они знали лишь, что царь решил с ними развестись. «Союз» царя со «своим народом» воспринимался, как брак, — и вот, одна из сторон громко и чётко объявила свои обязательства прекращёнными. Потом все сделали вид, что ничего не было, — но соответствующие слова уже были сказаны и подкреплены делами. Что было делать другой стороне? И что она вообще могла сделать, видя, что «муж» утратил желание быть «мужем»?
Рязанский фольклор даёт ответ на поставленные выше вопросы: «...если я не стану супругой ему, то не подобает мне и лечить его». Жестоко. Совершенно не по-христиански и, в общем-то, даже не по-человечески, отношения между людьми не должны такими быть... ведь так же нельзя? Но наши предки почему-то пришли к выводу, что отношения с правителями из рода Рюриковичей, гордыми потомками князя Святослава, можно выстроить только так. Как я предполагаю, причина, по которой первого Самозванца-Лжедмитрия встретили в Москве чуть ли не с радостью, а к последующим очень долго относились с пониманием (или даже приветствовали, как в Калуге) — именно в этом. Увидев в «Опричнине» возвращение своих правителей к традиционному поведению, — «простые» россияне, образно говоря, включили Февронию. И, в конце концов, получили в Москве войско польское. Точнее, польско-украинское. С возможностью восшествия на престол ещё и польского королевича-католика, для которого кремлевский гарнизон, состоявший из поляков и потомков полян, собственно, держал место.
Поговаривают, между прочим, что польские правители и идеологи внимательно читали русские летописи... и однажды вычитали там: «...радимичи же и вятичи — от рода ляхов. Были ведь два брата у ляхов — Радим, а Другой — Вятко; и пришли и сели: Радим на Соже, и от него прозвались радимичи, а Вятко сел с родом своим по Оке, от него получили свое название вятичи», — после чего, мол, и зародилась мысль о проведении военной операции ради восстановления единства ляшского народа и собирания исконно польских земель. Если эти слухи имеют под собой какие-то основания, то нужно особо подчеркнуть: эта вот польская военная операция на территории России не имела ничего (вот совсем ничего, совершенно) с нашей уважаемой Специальной Военной Операцией на территории Украины!!! Хотя бы по той причине, что, как всем известно, Украину придумал Владимир Ильич Ленин, — между тем, ко времени вероломного нападения польских захватчиков на нашу Мирную Страну Ленин ещё не родился, и, стало быть, нет никаких оснований утверждать, что он придумал Россию.
Россиянам, естественно, не нравилось то, в каком направлении развивается Ситуация с отсутствием в Москве законного царя. А уж от возможности столкнуться с правителем-католиком у них просто волосы дыбом вставали: оставаясь язычниками сами, они (имевшие большой опыт участия в международной торговле, соответственно видевшие мир и немножко понимавшие, чем христианство отличается от ислама, а православие — от католичества) желали видеть своим «государем-мужем» именно православного князя (можно опять вспомнить «Повесть о Петре и Февронии», в которой, как я предполагаю, отражены отношения вятичей с первыми местными правителями из рода Рюриковичей; в ней ни разу не оценивается с точки зрения христианской морали поведение Февронии, зато князь Петр всегда поступает «по Писанию» и так и должен вести себя, сам строй повествования не оставляет ему никакого выбора), чтобы никакой возможности отклонения, никакого «непогрешимого Папы» где-то там. Народ — «собственность князя», но и князь должен принадлежать народу и только ему; так, по всей видимости, рассуждали наши предки.
В конце концов, россияне пришли к мысли о сборе земского ополчения для того, чтобы изгнать захватчиков из Москвы и вернуть своему государству независимость. Это общеизвестно, но вот если задаться вопросом, где и как началось создание народного ополчения, — то ответить на него будет не так-то просто.
Всем известно Второе земское ополчение, выбившее оккупантов из российской столицы. Сбор в Горьком (Нижнем Новгороде), поход по Волге, Минин и Пожарский... но Второе земское ополчение, при всех его заслугах (которые несомненны), — было, всё-таки, вторым. Оно, собственно говоря, пришло на помощь остаткам Первого ополчения... на которое наши историки смердяковского направления вылили столько помоев, сколько вообще можно было. Всё в этом Первом ополчении было не так: и вожди его были в лучшем случае сомнительными личностями (Прокопий Ляпунов), в худшем — откровенной дрянью (Иван Заруцкий), и подошло оно к Москве без должной подготовки, и штурмовало столицу не по науке, а уж с политической программой — вообще непонятно что... Однако что-то подсказывает мне, что главной «виной» Первого ополчения перед российской историографией было именно то, где и как его собирали.
Собственно, насчёт того, как происходил сбор Первого ополчения, наши историки знают... примерно столько же, сколько о жизни вятичей до прихода к ним Юрия Долгорукого. В это трудно поверить... но это — так: «К 1611 году центр освободительной борьбы перемещается с севера страны в Рязанские земли. Там начали формироваться земские рати, в феврале 1611 года двинувшиеся к Москве. Об организации власти в них из-за крайней скудости дошедших до нас сведений можно судить лишь с известной долей предположения. Во главе местных ополчений стояли земские воеводы, при которых, видимо, существовали своего рода полковые канцелярии, ведавшие сбором денег и различных припасов для обеспечения ратных людей». Но, говорю, хотя бы где собралось Первое ополчение — известно: его собирали жители Рязани и Калуги. «Князь Д.Т. Трубецкой вскоре после отъезда двоюродного брата кн. Ю.Н. Трубецкого изгнал из Калуги сторонников королевича «боярина» кн. Д.М. Черкасского, «спальника» Иг.И. Михнева и Д. Микулина, которые сообщили о намерениях И.М. Заруцкого и калужан присоединиться к движению Первого земского ополчения», — это всё, что россиянам положено знать об участии в создании Первого ополчения калужан... спасибо и на том, господа историки, спасибо, что хотя бы не утверждаете хором, что «земли, откуда пришло спасение Руси, в опричные времена были отписаны в опричнину», а то ведь с вас станется). Ладно-ладно... если заранее знать, что искать, то можно, конечно, о «калужском факторе» узнать побольше: «Союз между дворянскими отрядами из Рязани и казаками из Калуги положил начало формированию Первого земского ополчения».
Итак, рязанцы и калужане, соединившись с самими москвичами, поднявшими восстание против оккупантов («Правда, ополчение сильно разрослось за счет приставших к ним москвичей, уцелевших от бойни и других местных жителей, но в большинстве это были не бойцы. Они могли держать оборону в острожках, но не биться с профессиональными польскими воинами и наемниками в чистом поле»; о том, почему участие москвичей в общей борьбе обычно освещается местными «патриотами-государственниками» чуть ли не сквозь зубы, будет сказано ниже), начали дело освобождения столицы. Ко времени прихода Второго ополчения большая часть территории Москвы была если не освобождена совсем, то превращена в «серую зону»: польские оккупанты были заперты в Кремле и Китай-городе. Спалив московский посад, они выиграли тактически, предотвратив освобождение столицы, — но стратегически... оказались в положении, похожем на то, в котором два века спустя оказались Наполеон и французские оккупанты. Польский гарнизон не мог больше кормиться за счёт москвичей и оказался зависим от поставок извне, — почему главной задачей российских ополченцев стала борьба с войском Ходкевича, которое время от времени прорывало осаду и доставляло в Кремль продовольствие. При этом, прорывать осаду время от времени вояки Ходкевича могли, — а вот о том, чтобы прогнать ополченцев от Москвы, даже не задумывались. Польский гарнизон жил от получки до получки; для доставки получек требовалось именно крупное войско, — более мелкие польские отряды уничтожались партизанами-«шишами», бившими оккупантов от восточных окраин Смоленска («Войска Сигизмунда III удерживали смоленскую дорогу. Но в зимнее время передвижение по ней затрудняли как снежные заносы, так и действия русских шишей. Вооруженные чем попало крестьяне из ближних деревень храбро вступали в бой с регулярными войсками врага. С опаской оглядывались на притихший заснеженный лес наемные командиры. Лесные чащи вдруг оживали, и мужики с топорами и вилами в руках высыпали на большак. Они побивали солдат, забирали лошадей и повозки и исчезали так же быстро, как появлялись. Растянувшиеся на марше колонны не успевали собраться в одном месте») до самой Москвы («Историк Н.Костомаров в своем исследовании о Смутном времени указывает, что в начале октября восставшие заполняли окрестности столицы верст на пятьдесят; они рассеяли и частично истребили отряд Вонсовича в 50 человек, высланный Ходкевичем к Гонсевскому. Точно так же был отброшен повстанцами выехавший из Москвы навстречу Ходкевичу отряд ротмистра Маскевича»). Для понимания: если сам Смоленск издревле был городом кривичей, то в восточной части Смоленской области жило другое славянское племя: «Находки лопастных височных колец отмечены в бассейнах рек Вазузы и Шоши (Высокино, Бесково, Глинники). Среди найденных височных колец отмечена единственная находка (Глинники, курган № 12), по Т. В. Равдиной, семилопастного кольца раннего типа или, по Е. А. Шинакову, семи-лучевого кольца с каплевидным отростком. Хронологические рамки существования таких колец Т. В. Равдина определяет серединой XI в. или началом второй половины XI в. (Равдина 1975: 223). Этот тип колец, по мнению Т. В. Равдиной, эволюционно не связан с более поздними семилопастны-ми кольцами Оки и Москвы и по форме более близок семилучевым височным кольцам (Равдина 1975: 223). Е. А. Шинаков предполагает их радимичскую этнокультурную принадлежность (Шинаков 1980: 124). Курган в Глинниках датируется XI в. Семилопастные височные кольца, найденные в Бесково (XII в.) (рис. 4: 1) и Высокино (Титовка) (XII—XIII вв.), относятся к типу вятичских лопастных колец XII—XIII вв. (Равдина 1968: 137)». Что же касается смоленского гарнизона, который оставил польского короля без средств на продолжение кампании («...для миссии в Рим, которую Сигизмунд намеревался отправить в апостольскую столицу во главе с луцким епископом Павлом Волуцким дабы просить у папы Павла V церковных субсидий на продолжение Московской войны») и нанёс полякам тяжкие потери («Польское войско потеряло в ходе боев за Смоленск около 30 тысяч человек (с учетом подкреплений, приходивших во время осады) и было деморализовано, так что Сигизмунд III не решился идти на Москву и отправился восвояси. Героизм защитников Смоленска сковал силы интервентов на два года, в результате чего враг не смог оккупировать жизненно важные центры Руси»), то его ядром, как я предполагаю, были москвичи; в XVI — XVII веках Смоленск несколько раз переходил из рук в руки, и всякий раз его осада оборачивалась мучениями осаждающих, — едва ли местные горожане постоянно меняли сторону, скорее и россияне, и литовцы-поляки всякий раз размещали в городе своих «надежных» воинов.
Хочу ли я сказать, что Земля Вятичей могла в 1612 году освободить себя сама, без помощи окающих?
НЕТ!
Первое земское ополчение, — «ополчение Вятии», — заперло поляков в Кремле, но освободить столицу не смогло. Партизаны-«шиши» успешно били мелкие отряды оккупантов, но раз за разом терпели поражение, столкнувшись с крупными силами. Рано или поздно у польского короля закончились бы, — совсем, — деньги на то, чтобы «гонять» к Москве войско Ходкевича... но на полное истощение королевского бюджета могли уйти месяцы, если не годы. А каждый день продолжения оккупации Москвы означал продолжение страданий великорусского «простонародья» — новое разорение, новые мученья, новые смерти.
Дело совсем в другом. Знаете, товарищ Читатель... когда говорят, — извините, сделаю скачок в прошлый век, — что в Битве за Москву гитлеровцев победили Сибирские дивизии, мне сразу вспоминаются, почему-то, каменные обелиски, стоящие по всему Подмосковью; скромные такие — с длинными столбиками простых русских фамилий на них... фамилий местных жителей, которые тогда ушли на войну и не вернулись. Кажется, в каждом подмосковном городе такие есть, — уж на что та же Электросталь была тыловой (потому что было стратегическое производство), а и там... А ещё, знаете ли, около если не всех, то почти всех московских заводов есть такие каменные таблички, — тоже со столбиками простых русских фамилий. И вот когда пытаются представить дело так, что москвичи во время Великой Отечественной войны отсиживались за спинами сибиряков — это... ну как бы сказать-то, чтоб никого не обидеть... выглядит не очень красиво. И вот ровно точно так же выглядят попытки «убрать из истории» Первое земское ополчение, «отдав всю славу» второму. Когда говорят, что «Опричные земли спасли Россию во время Смуты» — это просто чушь (именно воевода «опричной» Балахны Голенищев едва не удушил освободительное движение в зародыше, осадив «земский» Нижний Новгород); а когда исподволь выливают помои на Первое земское ополчение «ради прославления» Второго — это некрасиво. Теперь я знаю, что за этим стоит; есть, знаете ли, товарищ Читатель, такие люди, почему-то считающие себя патриотами России, но ненавидящие Москву, считающие, что «Россия неполноценна, если в ней нет Киева» (а тех, кто считает по-другому, называющие «россиянцами», «эрэфянами» или ещё какими-нибудь обидными словами) и с вызовом окающие, даже если от рождения акают. Зачастую они очень любят Киевскую Русь, Великое княжество Владимирское и... Опричнину Ивана Грозного, конечно же. В советское время такие были («Поэт Богородицкий возмущенно окал», как сегодня не вспомнить), — и сейчас...
Ещё раз: Первое ополчение не смогло освободить Москву, — то есть, не выполнило ту работу, ради которой создавалось. После стабилизации фронта в Первом ополчении, к тому же, начался разлад между калужанами и рязанцами. Этот внутренний конфликт пытаются выставить «чисто классовым», — мол, не смогли «простые казаки» из Калуги договориться с «боярами-дворянами» из Рязани. На мой взгляд, это неправильно: дворяне были и в «калужской части», — как и «рязанская часть» не была совсем уж «однородно-дворянской». Тут вылезли наружу противоречия между Москвой (за которую «отдувалась» Калуга, даром что «вождем», — на деле, видимо, козлом отпущения, — «калужан» был Заруцкий, галичанин из Тернополя) и Рязанью, корнями своими уходившие ещё в «домонгольские» времена, когда московские вятичи подчинялись оккупационному режиму Великого княжества Владимирского, а у рязанских вятичей было своё государство, Великое княжество Рязанское. Ещё монголо-татарского ига не было, — а рязанцы уже жгли Москву («Мстислав Ростиславич продолжил усобицу с Всеволодом Юрьевичем и вместе с войсками рязанского князя Глеба Ростиславича сжег Москву»)... и это продолжалось вплоть до времён Куликовской битвы, сразу после которой вооружённые формирования, условно подконтрольные князю Олегу Рязанскому (святой с 2023 года), ударили по московскому обозу. К слову, московские воины, когда намечался поход в рязанские земли, всегда брали с собой... охапку цветов, которые дарили всем встречным девушкам и женщинам; во всяком случае, такое впечатление складывается, если судить по московским летописям, а рязанские летописи не сохранились. Отношения между москвичами и рязанцами не были осложнены межплеменными распрями, — но частная собственность может превратить в злейших врагов и единоплеменников; так при капитализме, — и при феодализме так же было.
Примечательно, однако, что даже после ухода рязанских дворян («основной массы служилых людей») палаточный лагерь около Кремля, — ладно-ладно, не совсем около, но в опасной близости, — развёрнутый Первым ополчением, продолжал стоять. Если палатки «калужских казаков» стояли в Москве вплоть до прихода Второго ополчения, — то этот «майдан» больше года чем-то питался, правильно? Ну, людям вообще, — а особенно людям, ведущим какие-никакие боевые действия, — надо чем-то питаться, желательно ежедневно. Круг подозреваемых в кормлении «майдана» не так уж широк: «Рязань снабжала Москву хлебом и содержала своим земельным фондом лучшие отряды Московского гарнизона». Раз отряды Первого ополчения оставались под Москвой и в Москве вплоть до подхода войска Минина и Пожарского (и даже сохраняли боеспособность), — то можно осторожно предположить, что рязанские крестьяне продолжали снабжать их хлебом. Даже после убийства «калужскими казаками» Ляпунова; потому что рязанским крестьянам было уже наплевать и на Ляпунова, и на всех рязанских дворян вообще, — они желали освобождения Москвы и изгнания оккупантов из России; как можно дальше на Запад.
И этот настрой объединял крестьян и городских «черных людей» Вятии с крестьянами и городскими «черными людьми» Окающей России. После того, как в Москве на месте царя образовалось пустое место, — ничто не мешало бывшим «опричным» землям и другим «окающим» областям отделиться от Москвы и провозгласить... хоть восстановление Великого княжества Владимирского, хоть создание новой «Истинной России без Москвы», свободной от всякого влияния вятичей. Знаю-знаю, наши историки-патриоты располагают итогами многочисленных опросов общественного мнения, которые «неопровержимо свидетельствуют» о том, что таких мыслей тогда ни у кого не было и в мыслях. Собственно, опросы общественного мнения и не нужны: тогдашняя общественность очень чётко выразила своё мнение посредством действий. Вот только единогласия отнюдь не наблюдалось.
Вот, что рассказывают о том, как собирались деньги на Второе ополчение: «Новый земский староста Нижнего Кузьма Минин решил это вопрос довольно просто и довольно жестко. Сперва Староста обратился с просьбой к жителям о добровольном пожертвовании средств на операцию. После этого была проведена опись имущества горожан и в зависимости от их имущественного положения введен экстраординарный долевой налог, который еще именуют «пятая деньга». После этого налогом были обложены иногородние купцы. Существуют версии о том, что нежелающих платит налог, продавали в рабство, а вырученные деньги пускали на подготовку ополчения». Версии о том, что несогласных жителей Горького продавали в Крым (где тогда процветала работорговля), документального подтверждения, вроде бы, не находят; важно, что был введён налог: «Минин проявил при сборе средств большую твердость и решимость. От сборщиков налога на ополчение Минин требовал богатым поблажек не делать, а бедных несправедливо не утеснять. Несмотря на поголовное обложение нижегородцев, денег на обеспечение ополченцев всем необходимым все равно не хватало». В Нижнем Новгороде, говорят, его все платили сугубо добровольно; впрочем, есть и другое мнение: «...принесоша не противу его окладу, и скудни называющеся. Он же, видев их пронырство и о имении их попечения, повелевая им руце отсещи. — Только один источник, кроме “Повести...”, сообщает подобные сведения. О нежелании состоятельных людей выполнять еще в Нижнем Новгороде “приговор всего града” и о принуждении их Козьмой Мининым глухо сказано в сочинении Симона Азарьина: “Инии же аще и не хотяще скупости ради своея, но и с нужею приносяще: Козма бо уже волю взем над ними по их приговору” (Книга о чудесах преподобного Сергия, — ПДП, вып. 70, с. 35). Но сведений о таком сопротивлении деятельности Козьмы Минина в Балахне в других источниках нет. По сравнению со словами Симона Азарьина сообщение “Повести...” подробнее и конкретнее раскрывает меры, принятые Козьмой Мининым против людей, скрывающих истинные размеры своего состояния. Еще более увеличивает ценность этих сведений описание конфликта Козьмы Минина с верхушкой ярославского посада. Решительность, с которой “выборный человек” идет на крайние меры по отношению к именитым людям, свидетельствует о сложности ситуации и важности для судьбы ополчения финансовой стороны дела».
«Элита» окающих областей не горела желанием освобождать Москву, — и, тем более, жертвовать ради этого значительной частью своего имущества. Выбор в пользу Москвы сделал «черный люд» этой части России. «Черные люди» решили, что хотят жить именно в такой России, которая к тому времени уже сложилась, — с Москвой в качестве столицы... и акающим московским говором в качестве столичной речи. Нижегородский говор, — «окающий», — получил в сохранённой России особые права, ещё в XIX веке москвичей раздражало «Смешенье языков: французского с нижегородским», — но именно права говора при московской «норме», а не права «нормы». Если вопросы о том, на какой территории будет складываться русская нация, как будет идти её экономическая жизнь (через Волгу) и каковая будет её культура (с «Волгой-матушкой»), — были, в основном, решены в годы правления Ивана Грозного, — то вопрос о том, на каком языке эта нация будет говорить, как будет звучать этот язык, — решался именно в сражениях «Смутного времени».
Вспомнив заголовок этого текста, Вы, товарищ Читатель, вправе спросить: а поляне-то тут при чём? Вопрос правомерный, — но странный. Вот же: «Бояре направили к Рязани воеводу И.Н. Сунбулова, который, соединившись с запорожскими казаками, осадил Пронск, где укрылся Ляпунов с отрядом восставших войск. Ляпунов разослал во все стороны призывы о помощи. Первым откликнулся зарайский воевода, князь Д.М. Пожарский, присоединивший к себе по дороге отряды из Коломны и Рязани. Сунбулов вынужден был отступить, а Ляпунов и Пожарский во главе объединенного земского войска торжественно вступили в Рязань [6, с. 309]. По возвращении в Зарайск Пожарский нанес поражение Сунбулову и запорожцам, пытавшимся внезапно захватить город. Одновременно Заруцкий с казаками вытеснил запорожцев из-под Тулы», — так борьба за освобождение Москвы началась; а так она закончилась: «Гетман Ходкевич построил армию и собирался нанести главный удар со своего левого фланга. Левый фланг возглавил сам гетман. В центре наступала венгерская пехота, полк Неверовского и запорожские казаки Зборовского. Правый фланг состоял из 4 тыс. казаков под командой атамана Ширая. Как вспоминал позже князь Пожарский, войска гетмана шли «жестоким обычаем, надеясь на множество людей». То есть гетман повторил фронтальную атаку, не проявив тактической гибкости, надеясь прямой силой сломить сопротивление противника», — после того, как войска Ходкевича были отброшены от Москвы, судьба засевших в Кремле оккупантов (и их пособников) была решена. Вся борьба за освобождение Москвы в 1611 — 1612 годах представляет собой схватку... ладно-ладно, потомков вятичей с потомками полян, — схватку, в которой вятичи получили поддержку «окающей России».
Справедливости ради: «К Владимирскому и Суздальскому ополчению присоединились отряды волжских казаков и черкасов (днепровских казаков), возвращавшихся из-под Пскова», — похоже, некоторые из украинцев уже тогда хотели объединения с россиянами. «Пожарский в помощь дворянским сотням выделил еще отряд ротмистра Хмелевского — литовского перебежчика, личного врага одного из польских магнатов», — предположу, что в этом отряде, участие которого сильно повлияло на общий итог решающей битвы против Ходкевича, были не только «литовцы», но и украинцы тоже. Но это мало влияло на восприятие происходящего великорусской общественностью.
Комментариев нет:
Отправить комментарий