Завтра — День Народного Единства. День годовщины освобождения краснознамённой ратью, подчинявшейся Советскому правительству, московского Китай-города от польских оккупантов. Из Кремля захватчиков выбили позже, ближе к 7 ноября, но День Народного Единства был введён в нашем уважаемом государстве как раз для того, чтобы приходящийся на 7 ноября День Согласия и Примирения, — он же Светлый Праздник Годовщины Парада на Красной площади в честь Годовщины... ну, чего-то там, — не праздновали слишком широко. Тут понимать надо: Сохранение Исторической Памяти — это дело очень хорошее, очень важное... но Национальная Безопасность — важнее. Для сохранения социальной Стабильности в нашем уважаемом Государстве целесообразно, чтобы «простолюдины» как можно реже вспоминали о событиях, годовщине которых был посвящён Исторический Парад на Красной площади 7 ноября 1941 года. Поэтому мы с Вами, товарищ Читатель, давайте их вспоминать и не будем. А лучше вспомним о том, как же так получилось, что четыре с лишним века назад россиянам пришлось выбивать польских оккупантов из Кремля.
В Кремль польских оккупантов, собственно, пригласили, — представители московской «элиты». А потребность в том, чтобы в Москве появилось войско польское, некоторую часть которого составляли украинцы, у местных крутых людей появилась из-за того, что в то время в Великороссии... не было царской династии. Романовых царями ещё не выбрали, — а предыдущая династия, Рюриковичи, уже пресеклась. События, при которых она пресекалась, представляют собою одну из тайн нашей истории; как (и где) погиб Дмитрий Иванович, сын царя Ивана IV Грозного — никто не знает. Одни говорят — в городе Угличе, неудачно сыграв в «тычку»; есть и другие, утверждающие, что наследник русского престола всё-таки чудом спасся, добежал до польской границы и, в конце концов, занял русский престол... после чего то ли был убит, то ли опять чудом спасся. В общем, дело ясное, что дело — тёмное.
Зато точно известно, что было в русской истории до тёмной истории с царевичем Дмитрием. Так или иначе, царевич Дмитрий существовал и был сыном царя Ивана IV Васильевича, прозванного Грозным. Этот царь, в отличие от своих наследников, правил довольно долго и проводил... достаточно своеобразную политику.
Многие считают, что целью этой политики было укрепление единства Российского государства. До недавнего времени так считал и я сам. Недавно я понял, что мои представления о древней российской истории были, во многом, ошибочными, потом, кажется, разобрался, как было на самом деле, — и теперь попробую взглянуть на деятельность Ивана Грозного в свете вновь открывшихся обстоятельств.
«Борцом за единство России» Ивана Грозного считали многие. Можно сказать, сразу после Смутного времени, последовавшего за правлением одного из последних российских Рюриковичей, в историографии, не без содействия государства (а точнее, по прямому заказу царей из династии Романовых) сложился устойчивый нарратив: Иван Грозный — борец за «единую страну», с «единым царём» и «безбоярщиной». Пропагандисты династии Романовых делали всё, от них зависевшее, чтобы все споры насчёт деятельности царя происходили строго в границах этого нарратива: «либералам» было предписано ругать «грозного» царя за «массовые репрессии», «патриотам» — чтить его за них же, потому что-де они были не из-за скверного характера царя, но «ради высшей цели», «ради России».
В плен сложившегося нарратива совершенно закономерно попал и Сталин: «Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств». И тут я считаю своим долгом оговориться: хотя с точкой зрения Сталина на Ивана Грозного я совершенно не согласен, но осуждать лично его за неё не собираюсь... и Вам, товарищ Читатель, не советую. Я сейчас имею возможность рассуждать об Иване Грозном так, как рассуждаю, — только потому, что товарищ Сталин в своё время предпринял некоторые действия, благодаря которым возникли условия, в которых я могу рассуждать. Не было бы этих действий товарищ Сталина, не было бы, в частности, и его теоретической работы, — в конце концов, не было бы его попытки оценить деятельность Грозного, пусть по её итогам и получились неправильные оценки, — я не смог бы даже начать свои рассуждения о временах Ивана Грозного. Говоря об Иване Грозном, Сталина не вспомнить нельзя, правда же? Вот, я вспомнил.
Впрочем, совсем не поругать Сталина я тоже не могу. Устойчивый нарратив устойчивым нарративом... но Иосиф Виссарионович, всё-таки, был начитанным человеком, и читал очень внимательно. Как же он умудрился через нагромождение «оценок» не разглядеть события, к которым эти «оценки» относились?! Как-то умудрился.
Сталин, как и очень многие, видел в Иване Грозном «борца за единое государство», — и именно исходя из этого оценивал его деятельность вообще и Опричнину в частности. Иван Грозный, вообще говоря, сделал для становления России очень много, и этого не отменить. Именно благодаря его усилиям был уничтожен Поволжский Халифат и произошло воссоединение Москвы с Астраханью, — восстановилась связь, нарушенная, когда погромщики киевского князя Святослава уничтожили Хазарию. Волга стала русской рекой, — а Волга для великоросса... примерно как Днепр для украинца (только для украинцев Днепр «батюшка», а Волга для русских с давних пор стала «матушкой»). «Завоевание Волги» сильно способствовало и возникновению общероссийского рынка (без которого великорусской нации не могло быть), и появлению общероссийской культуры.
Но «Завоевание Волги» было задолго до Опричнины, а вот Опричнина... в ней хоть какие-то признаки «борьбы за единое государство» можно разглядеть, только если очень хотеть их там разглядеть. Впрочем, повторю: хотел этого скорее не лично Сталин, — а «коллективный русский интеллигент», состоявший из десятков и сотен «историков», на работы которых Сталин опирался... потому что ему опираться было больше и не на что. А вот у нас, живущих здесь и сейчас, в прошлом — не только эти «историки», но ещё и... Сталин. Мы, современные люди, можем посмотреть со стороны и на них, и на него.
Вот и давайте, товарищ Читатель, попробуем взглянуть на Опричнину не как Сталин, а по-сталински. И...
Это разве «борьбе за единое государство», когда государство принудительно разделяется на два? Что это за «централизация» такая, когда «царь-централизатор» сам, по собственной воле, делает так, что царей в разделённом им надвое государстве... тоже становится два?
Говорят, все бояре московские прекрасно понимали, что царь хитрит, и Бекбулатович — «ненастоящий царь». И я не буду спорить: все бояре, действительно, прекрасно всё понимали. Только российский народ состоял отнюдь не из одних только бояр. Вот и давайте, товарищ Читатель, представим себе... живёт в те времена такой великорусский крестьянин; живёт в лесу, ест всё нечистое, имеет двух-трёх жён (законную жену, сноху и, если «повезло», ещё и «просто полюбовницу»)... не по какой-то особой своей развратности, просто ему все авторитетные люди с детства говорят, что жить надо в соответствии с традиционными ценностями, вот он и живёт так, как жили деды и прадеды, со времён «Повести временных лет» или даже раньше. При таком вот образе жизни он, этот великорусский крестьянин, ещё и умудряется создавать прибавочный продукт, потребляя который, собственно, живут царский двор и все бояре, от Москвы до самых до окраин. И вот этому русскому мужику его царь-батюшка говорит: я теперь не великий князь, а великий князь — вот, Симеон Бекбулатович... мы же с верными людьми уезжаем на Север. И как было «простому» великороссу это понимать? Действительно ли мысли, которые должны родиться (и по необходимости рождаются) в голове условного рязанского мужика-пахаря при виде вот этого вот, могут хоть как-то поспособствовать «укреплению государственного единства»? Конечно, мысли сами по себе ничего не определяют, — но за размышлением следуют дела... будут ли (и могут ли) способствовать «централизации государства» дела, совершаемые с вот этим в голове? Можно ли вообще что-то полезное для государственного строительства совершить в таком состоянии?!
Нужно ещё обратить внимание на то, как именно Иван Грозный разделил своё государство. Чтобы понять значение разделения на «Опричнину» и «Земщину», — и стратегическую цель Ивана Грозного, — посмотрим на карту, которую я утащил из «Википедии», которую пока ещё не запретили на территории нашего уважаемого государства, хотя уже иностранный владелец ресурса нарушает закон РФ.
«Окающие» и «акающие» говоры русского языка. Между Москвой и Владимиром граница «аканья — оканья» совершенно случайно похожа... на границу расселения племени вятичей. На юге, — где издревле жили вятичи («Восточнославянский племенной союз вятичей обитал в 8-12 столетиях в верхнем и среднем течении Оки, на землях современных Московской, Орловской, Калужской, Рязанской, Брянской, Тульской, Смоленской и Липецкой областей»), — акают. На севере — не так: «Встречается в районах, расположенных к северу от линии, соединяющей границы Санкт-Петербурга – Новгорода – Боровичей — Бежецка – Калязина — Ростова. Здесь существует деление на ладого-тихвинскую, костромскую, вологодскую диалектные общности. Северное наречие обладает рядом особенных черт. Самая характерная их них – окание: жители этих мест четко говорят звук «о» в безударной позиции». Из Москвы, — по мере присоединения к ней русских земель, по мере складывания, собственно, российского государства, — аканье распространилось далеко на запад, в том числе и на северо-запад. Акать, в итоге, — после множества войн и эпидемий, сопровождавшихся вымиранием, вырезанием и бегством коренного населения, — стал Смоленск, древний центр российских кривичей (почему акать, в конце концов, стали потомки белорусских кривичей, вопрос отдельный; замечу только, что белорусский язык с торжествующим аканьем, в итоге... оказался совершенно не нужен большинству из них; а из тех, кто на белорусском разговаривает более-менее постоянно, примерно половина как раз-таки окает). А вот на северо-востоке европейской части России — окают; Москва «акает», Вологда — «окает». Сейчас (после установления Советской власти и построения системы всеобщего среднего образования, нёсшей с собой в том числе и московское аканье в качестве литературной нормы; заодно было добито и московское оканье, долго державшееся среди местной «элиты») — менее выражено, а ещё в начале прошлого века на северо-востоке Великороссии окали почти как в Киеве.
Как-то так совпало, что «граница между оканьем и аканьем» похожа на границу расселения вятичей... и границу земель, взятых Иваном Грозным в «Опричнину»: «Территория и ведомство опричнины постепенно увеличивались, охватив северные и отчасти центральные уезды, в большей степени удаленные от границ и богатые в промысловом отношении. В состав опричнины включили также юго-западные уезды: Можайский, Вяземский, Козельский, Белевский, Малоярославецкий и другие. Окружая Москву полукольцом, эти уезды давали возможность быстрой мобилизации опричного корпуса, который должен был быть наготове для исполнения воли государя. Из центральных уездов опричными стали Суздальский, а впоследствии Переславль-Залесский, Ростовский и Ярославский, где находились родовые гнезда княжат – потомков удельных князей, которых Иван IV считал опаснейшими противниками. Кроме того, в опричнину была отписана и часть территории самой Москвы (районы Арбата, Знаменки, Воздвиженки, Чертольской улицы), где разрешалось селиться лишь опричникам, земские же дворяне и посадские выводились со своих дворов».
Главный итог «государственной работы» Опричнины — он вот: в России был создан устойчивый «окающий угол», чистый от вятического влияния. Точнее, зачищенный: царь не просто взял в свою «Опричнину» земли, где вятичей почти не было, — он ещё и произвёл их чистку от противно акающих. Началась она, похоже, с Калинина (Твери): «От первого (тогда тверского) города Клина начался погром. В городе были убиты несколько сотен переселенцев из Переславля-Залесского, выселенных в Клин для пополнения убывшего от эпидемии чумы коренного населения», — Переславль-Залесский к Вятии не относился, но его жители «жили по Москве» уже давно... слишком давно. А потом был Новгород: «После присоединения к Москве Великого Новгорода в 1478 году часть новгородцев была переселена, а на их место были направлены жители других городов. В Новгороде их называли «московскими гостями». Все они выполняли государственные поручения. Среди них известна и семья Сырковых (...) «Взбешенный царь велел подвергнуть купца особой казни, его заживо сварили в кипятке. В тот же день опричники перебили все семейство Сырковых, включая женщин и детей. Усадьба Сырковых на Ярославовом дворище была разрушена, а все их огромное состояние присвоил себе Иван Грозный», – пишет историк Виктор Смирнов. Род Сырковых прервался». Про Москву — уже сказано: с «опричных» улиц местных коренных жителей просто вышвыривали.
Для большей наглядности, изобразил, вот, кое-что на современной карте России. Красные кружочки — области, где жили вятичи (около Брянска и Смоленска они меньше, чем около остальных «вятийских» областных центров, потому что следы обитания вятичей обнаружены лишь на части территорий соответствующих регионов); синие — опричные земли. Из вятийских городов, помимо части Москвы, в «Опричнину» попали Можайск (Московская область), Белев, Лихвин и Медынь (Тульская область); в тоже «опричных» Малоярославце и Козельске (Калужская область) следов проживания вятичей, насколько я знаю, не обнаружено. Можайск, Белев, Лихвин, Медынь — это города, владение которыми позволяло держать тогдашнюю государственную границу России; Иван Грозный вовсе не собирался отпускать Вятию в «свободное плавание» или позволять иметь городы Вятьскые кому-то ещё.
Судя о всему, Опричнина Ивана Грозного была последней в русской истории попыткой сыграть в игру «Киев-на-Клязьме». Суть этого развлечения Рюриковичей проста: на земле вятичей, руками вятичей (и за счёт вятичей, разумеется) создаётся государство, в котором к вятичам относятся... так, как к ним относились в государстве, известном, как «Киевская Русь». Первую попытку сыграть в это предпринял владимирский князь, известный, как Дупло... то есть, извините, Гнездо; Большое такое, красивое. Итогом прыжка на грабли Князя-Гнезда стало не только полное исчезновение вятичей из политического контекста (после того, как муромские князья сбежали , — а они, судя по всему, к вятичам именно сбежали, полностью забросив Муром и не особо переживая по поводу его потери; рязанцы акают, а вот в Муроме ещё в прошлом веке окали, вот такая вот «тесная связь» была между частями «Муромо-Рязанского княжества», — в Рязань, «муромских» вятичей стали называть просто «рязанцами», а вот «ростовским» вятичам, позже ставшим «владимирскими», повезло гораздо меньше, москвичей вятичами если и вообще называли, то очень-очень редко, их родство с вятичами стало государственной тайной), но и падение его государства (Великого княжества Владимирского), — сопровождавшееся гибелью большинства «птенцов»... однако княжеский род (род потомков Юрия Долгорукого, которые стыдились «связавшегося с вятичами» Юрия Долгорукого и предпочитали на всех углах гордо именовать себя «Мономашичами», что как бы тоже было правильно, но...) сохранился, нашлись, всё-таки, среди наследников Князя-Гнезда вменяемые люди (второй сын четвёртого сына Князя-Гнезда Александр Невский и уже его, Александра, четвёртый сын Даниил Московский).
Начав строить «Опричнину», которая, во главе с царём, должна была вовсе не «выстроить единое государство», но, по традиции, иметь городы Вятьскые, оставшиеся в «Земщине», Иван Грозный, — и в этом, пожалуй, его историческая заслуга, — смог... вовремя остановиться. Второго прыжка на те же грабли история не простила роду Рюриковичей, — но построенное под их руководством государство со столицей в Москве, подойдя к краю гибели, всё-таки сохранилось.
Комментариев нет:
Отправить комментарий