Начинает Семин с того, что обсуждать творчество советских поэтов, которым посвящено его произведение... изящно отказывается (извиняюсь за длинную цитату, но она позволит обходиться без ещё более пространных пояснений в дальнейшем):
"Что имею в виду, говоря о позднесоветском дрейфе прочь от Маяковского, к Есенину?Далее, для большей убедительности (точнее, для того, чтобы придать своим убеждениям хоть какую-то убедительность), Семин приплетает частные предпочтения... правда, не свои собственные, а, соответственно, советских героев ("Для начала — перенесемся на шестнадцать лет вперед. Маяковский — любимый поэт Зои Космодемьянской. Её записная книжка за ноябрь 1941: "Быть коммунистом — значит дерзать, думать, хотеть, сметь."") и власовцев ("Так вот в одной из своих поездок по российской глубинке венесуэльская гостья преподнесла бедной провинциальной библиотеке подарок — собрание сочинений С.Есенина. И все бы было замечательно в этом подарке, кабы не год и не место издания: Рига, 1944. Нам стало любопытно: кто и зачем издавал/раздавал Есенина на оккупированных советских территориях? Кому предназначались эти сборники? Вы, вероятно, уже догадались. Этим занимались коллаборационисты из НТС (...) Продолжив изучение феномена коллаборационизма, я с еще большим удивлением обнаружил, что Есенин — наравне с Гагариным и Королевым (да-да, не смейтесь) — были зачислены в тайный пантеон основных русских националистических движений. Тех, что имели и продолжают иметь прямую смычку с фашистами. Этот феномен очень долго и незаметно вызревал еще в советские годы. Начавшись с известного ВООПиК (общества охраны памятников русской старины) почвенническое, патриотическое, деревенщицкое движение уже через несколько десятилетий эволюционировало в общество "Память""). Советские герои любили Маяковского, власовцы любили Есенина, - а выводы читатели должны сделать сами. В конце статьи Семин делает небольшой реверанс: оказывается, в творчестве Есенина коммунистам тоже есть, что любить, - но это лишь пристройка, а здание в читательском сознании уже построено, и выглядит оно примерно так: "Контрреволюция победила, она расправляет крылья, она использует для агитации и пропаганды те инструменты, которые считает удобными. И Шевченко — удобен. И Есенин — удобен (...) Националисты использовали (и продолжают использовать) Есенина как таран, направленный на Маяковского. Тем же самым занимаются и либералы. Идеалист Есенин для одних безвреден. Другим — удобен. Но Маяковский одинаково ненавистен и либералам, и националистам".
В первую очередь, не Маяковского и не Есенина. Оба — выдающиеся советские поэты. Маяковский мне нравится больше, Есенин меньше. Но это дело вкуса. Речь не о поэтическом даре и не о частных предпочтениях, а о борьбе мировоззрений.
Об агитации и пропаганде.
О восприятии обоих поэтов массовой аудиторией.
О том, что на заключительном этапе истории СССР (помимо собственной воли) символизировали тот и другой.
.
Маяковский для масс был, разумеется, воплощением пролетарской советскости. Классовости. Революции и борьбы. Исторического материализма.
— К штыку приравнять перо.
— У советских собственная гордость.
— Серпастый-молоткастый паспорт.
— Через четыре года здесь будет город сад.
— Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин.
Есенин — поэт с противоположным знаком. Он — эталон русскости (безотносительно к Ленину, революции и неграм преклонных годов). Хулиганство и богохульство, бунтарская эстетика в позднесоветском имидже Есенина отходили на второй план.
Популярный образ, словно ус, приклеенный Есенину критиками и поклонниками, — "поэт русской деревни".
В общем, явная идеалистическая противоположность Маяковскому:
Материализм—идеализм"
Ну что же, раз Семин сам поднял в связи с Маяковским и Есениным вопрос борьбы мировоззрений, - то давайте-ка исследуем его... только опираясь не на частные предпочтения некоторых героев-комсомольцев и некоторых предателей-власовцев, а на содержание творчества того и другого.
Так уж вышло, что произведения Есенина я люблю, а произведения Маяковского любил раньше (особенно тогда, когда был маленьким глупым зюгановцем), поэтому мог бы привести много цитат... но постараюсь отобрать только самые яркие и запоминающиеся (это важно, поскольку как раз наиболее запоминающиеся поэтические строки оказывают наиболее сильное влияние на мировоззрение). Поскольку Семин употребил "волшебные" слова "материализм" и "идеализм", то с этого, - основного вопроса философии, - и стоит начать.
В 1927 году Маяковский написал известную поэму "Хорошо!", посвящённую Октябрьской революции; в самом её начале есть такие слова: "Это время гудит телеграфной струной, это сердце с правдой вдвоем. Это было с бойцами, или страной, или в сердце было в моем". Любопытно, не правда ли? Поэт, выходит, сомневается, происходило ли всё, описанное в поэме, вовне (в объективной реальности), "или в сердце было в моем" (то есть, исключительно внутри, в сознании). Тут, в лучшем случае, налицо агностицизм (сомнение в существовании объективной реальности, материи) с субъективно-идеалистическим уклоном (в качестве возможного "места происшествий" указывается не некий "Мировой Разум", существующий независимо от субъекта, но именно "сердце" самого субъекта), - в худшем же чистый субъективный идеализм... ну, тот самый, с которым всего за полтора десятка лет до выхода в свет поэмы "Хорошо!" вёл смертный бой Ленин (этому посвящена его работа "Материализм и эмпириокритицизм"), вычищая эту мировоззренческую заразу из рядов, между прочим, большевистской партии, - и который, несмотря на все усилия Ленина, продолжал (в том числе и в большевистских рядах) здравствовать долгие годы после Революции (например, в виде пресловутого "меньшевиствующего идеализма"). А вот, для сравнения, стихотворение Есенина о том же событии: "Я помню жуткий снежный день. Его я видел мутным взглядом. Железная витала тень «Над омраченным Петроградом». Уже все чуяли грозу, уже все знали что-то, знали, что не напрасно, знать, везут солдаты черепах из стали. Рассыпались... Уселись в ряд... У публики дрожат поджилки... И кто-то вдруг сорвал плакат Со стен трусливой учредилки", - и в нём... нет даже намёка на сомнения в существовании объективной реальности, зато собственный субъективный взгляд оценивается, как "мутный", чётко даётся понять, что все субъекты-наблюдатели лишь "чуяли", "знали что-то", что объективная реальность не охватывается полностью субъективным наблюдением.
Есенин, в самом деле, был "поэтом деревни", "поэтом-мужиком"... но мужиком, преодолевавшим самого себя. Революционная ломка старого "устоявшегося быта" переживалась им мучительно... точно так же, как мучительно переживала её масса российских крестьян; Есенин честно, без приукрашивания (столь свойственного Маяковскому) отражал в своём творчестве мучения, переживавшиеся российским крестьянством, - но, вместе с тем, и стремление к новому, ради которого эти мучения стоило претерпеть. Да, это: "Вот сдавили за шею деревню каменные руки шоссе", - Есенин (впрочем, и здесь осознающий, что старое в своей борьбе с новым обречено ["Здравствуй ты, моя чёрная гибель... Но отпробует вражеской крови мой последний, смертельный прыжок"]... и настраивающий на то же самое своих читателей); но и это: "Я тем завидую, кто жизнь провел в бою, кто защищал великую идею. А я, сгубивший молодость свою, воспоминаний даже не имею. Какой скандал! Какой большой скандал! Я очутился в узком промежутке. Ведь я мог дать не то, что дал, что мне давалось ради шутки (...) Я знаю, грусть не утопить в вине, не вылечить души пустыней и отколом. Знать, оттого так хочется и мне, задрав штаны, бежать за комсомолом", - он же.
А ещё этот "мужик"... стремился понять происходящее вокруг него, - и понять основательно: "И, самого себя по шее гладя, я говорю: "Настал наш срок, давай, Сергей, за Маркса тихо сядем, чтоб разгадать премудрость скучных строк"". Тут, кстати, самое время вспомнить о Маяковском; есенинскому стремлению разобраться в первоисточниках, сколь бы трудно это ни было ("Себя усопшего в гробу я вижу под аллилуйные стенания дьячка. Я веки мертвому себе спускаю ниже, кладя на них два медных пятачка. На эти деньги, с мертвых глаз, могильщику теплее станет, - меня зарыв, он тот же час себя сивухой остаканит. И скажет громко: "Вот чудак! Он в жизни буйствовал немало... Но одолеть не мог никак пяти страниц из "Капитала""), "первый поэт революции", возможно против своей воли, противопоставляет рассказ об "изучении диалектики не по Гегелю", воспринимающийся, как изложение примера для подражания. "Постсоветские" коммунисты, например, предпочитают изучать диалектику не по Гегелю... плоды чего у всех перед глазами.
И Есенин, и Маяковский были поэтами революции. Ни Есенин, ни Маяковский, при этом, на пролетарской точке зрения не стояли: Есенин, не скрывая того, выражал пожелания и предпочтения крестьянина-середняка (по каковой причине за него, собственно говоря, и ухватились антисоветчики, которым нужно было "сблизиться с народом"), а о том, чью точку зрения отражал в своих произведениях Маяковский, скажу ниже. Но повторюсь: если Есенин в своём творчестве отражал жизнь без прикрас (порой грубо, иногда, возможно, излишне грубо и натуралистично) и держался почвы, - то Маяковский постоянно "воспарял". Творчество Маяковского выглядит поэтому "более революционным", - но это лишь видимость, и видимость опасная.
В советской школе образца 30-ых годов XX века ("сталинской" школе) Маяковского любили гораздо сильнее, чем Есенина, - вот это несомненно; и учителя, и, соответственно, ученики. Не в последнюю очередь вышло так потому, что Есенин покончил с собой раньше, - а Маяковский успел откликнуться на это "бессмертными" строками: "Может, окажись чернила в «Англетере», вены резать не было б причины", - не дав тем самым, вроде бы, некоторым колеблющимся пойти под пулю и револьвер. Самоубийство Есенина было превращено в "литературный факт", воспитывать детей на таком примере стало невозможно... Маяковскому, "крупнейшему поэту нашей революции", не осталось альтернативы, и даже его собственное самоубийство ничего не могло изменить.
Воздействовать своими строками на умы Маяковский, определённо, умел. И на его стихах, действительно, вырастали герои... вот только вместе с героическими установками в их головы, посредством строк Маяковского, входило ещё кое-что. Тут самое время вспомнить небезызвестный "отчёт" Н.К.Крупской о посещении В.И.Лениным Высших художественно-технических мастерских:
"Они показывали ему свои наивные рисунки, объясняли их смысл, засыпали его вопросами. А он смеялся, уклонялся от ответов, на вопросы отвечал вопросами: „Что вы читаете? Пушкина читаете?“ — „О нет, — выпалил кто-то, — он был ведь буржуй; мы — Маяковского“. Ильич улыбнулся: „По-моему, Пушкин лучше“. После этого Ильич немного подобрел к Маяковскому. При этом имени ему вспоминалась вхутемасовская молодежь, полная жизни и радости, готовая умереть за советскую власть, не находящая слов на современном языке, чтобы выразить себя, и ищущая, этого выражения в малопонятных стихах Маяковского. Позже Ильич похвалил однажды Маяковского за стихи, высмеивающие советский бюрократизм"Готовность умереть за Советскую власть - это, допустим, "от Маяковского"... но ведь и неумение "найти слова на современном языке, чтобы выразить себя" - от него же. Творчество Маяковского воспитывало героев, говорящих и мыслящих на малопонятном (массам народа) языке, - героев, которые трагически недопонимали окружающих и, соответственно, сталкивались с не менее трагическим недопониманием с их стороны.
Маяковский, в самом деле, был любимым поэтом Зои Космодемьянской - это неоспоримый факт. А ещё фактом является то, что схватить Зою фашистам помогли... "свои": деревенский староста Свиридов и её "боевой товарищ" Клубков. Антикоммунисты на этом факте (что Зою выдали "свои") нередко спекулируют (мол, "мирные крестьяне схватили сумасшедшую поджигательницу изб"), - а у "постсоветских" коммунистов, соответственно, включается психологическая защита ("ничего такого не было"). Тем не менее, факт остаётся фактом, - и печальное это обстоятельство наводит на мысль, что без Маяковского тут не обошлось. "Возвышенные" (оторванные от почвы) творения Маяковского, на которых воспитывали школьников 30-ых годов, одна часть (меньшая) принимала всем сердцем, - а другая (значительно большая) не воспринимала вообще. Само по себе творчество Маяковского таково, что по-другому быть не могло, - а в итоге одна часть этих школьников, повзрослев, стала героями, а другая в лучшем случае "простыми солдатами", в худшем же и вовсе фашистскими пособниками. Между этими двумя частями советской молодёжи существовало определённое недопонимание, - и я берусь утверждать, что данное обстоятельство сильно повлияло на то, что потери Советского Союза в Великой Отечественной войне оказались столь чудовищными; скажу резче: Зоя могла бы выжить (и после того "рокового" задания, и вообще), если бы её и всех советских школьников воспитывали бы не "на Маяковском".
Остаётся сказать о том, чью же, всё-таки, классовую точку зрения выражал Маяковский в своих произведениях. Тут всё, к счастью, достаточно просто: "Все совдепы не сдвинут армий, если марш не дадут музыканты". Понятно? Или ещё нет? Ну, вот ещё: "Орут поэту: «Посмотреть бы тебя у токарного станка. А что стихи? Пустое это! Небось работать — кишка тонка». Может быть, нам труд всяких занятий роднее. Я тоже фабрика". Вам, товарищ Читатель, было любопытно, как некто Болдырев начал так думать, что додумался до утверждения, что-де "один физик-ядерщик по своему вкладу в обороноспособность страны может быть, без преувеличения, ценнее сотен тысяч рабочих", - а всё просто: он тоже в советской школе учился, и тоже "знает", что ценность одного поэта сопоставима с ценностью рабочих целой фабрики (и всего тамошнего оборудования, в придачу). В общем, если революционность Есенина была революционностью крестьянина-середняка (со всей её ограниченностью, со всеми свойственными ей противоречиями), - то революционность Маяковского суть революционность мелкобуржуазного интеллигента, не более и не менее того. В "смыслах", которые творчество Маяковского вбивало и продолжает вбивать в головы своих потребителей, нет ровным счётом ничего коммунистического. Его "славословия" Коммунистической партии: "А если в партию сгру̀дились малые — сдайся, враг, замри и ляг! Партия — рука миллионопалая, сжатая в один громящий кулак", - приложимы к любой партии вообще (будь то какая-нибудь фашистская партия, - итальянские собратья Маяковского по футуризму, к слову, стройными рядами влились в фашистское движение, и даже, представьте себе, воевали на советской земле, - или Партия Зюганова, или, в конце концов, "Единая Россия"), и даже к вообще любой ватаге; соседствующие с ними высказывания о человеческой личности ("Единица — вздор, единица — ноль"... если она не поэт или музыкант, конечно) тоже не имеют к марксизму-ленинизму никакого отношения, зато легко могут быть использованы (и используются) в антикоммунистической пропаганде. В "Стихах о советском паспорте" ("Читайте, завидуйте, я - гражданин Советского Союза") и "Бродвее" ("У советских собственная гордость: на буржуев смотрим свысока") - исток не только "державного советского патриотизма" ("красного империализма"), являющегося составной частью зюгановщины, но и того мерзкого отношения, которым нынче "гордые" обладатели паспортов Российской Федерации "одаривают" тех, у кого таких паспортов не имеется (да-да, я о беженцах с Украины говорю).
via МПГ "Октябрь-большевики". Издание "На ножах" https://octbol.livejournal.com/691971.html
Комментариев нет:
Отправить комментарий