Вопрос о том, почему русские не хотят учить украинский язык, никак не хочет меня «отпустить», — но сегодня я постараюсь, всё-таки, договорить об этом, так чтобы больше не возвращаться. Собственно, осталось, кажется, сделать только небольшие, но нужные пояснения... а тут, кстати, ещё и заголовок красивый пришёл на ум.
Первое касается того, как русские (великороссы) и украинцы, — совершенно по-разному, — «видят» семейные отношения. У русских, — и берусь утверждать, что здесь современный русский язык «наследует напрямую» древнерусскому, — мужчина и женщина заключают брак, женщина выходит замуж, за мужа. А у украинцев... осталось слово «замужество» («замiжжя»), но оно утратило связь со словом «муж» («чоловік»); «женщина украинского языка» не выходит замуж, а «одружувается», приобретает качество «дружины» (свойство быть женой), — эта норма в украинском языке ещё не утвердилась окончательно, но направление его развития именно таково. «Муж-патриарх» древнерусской картины мира в украинской картине мира превращается в «просто человека при Дружине», при этом «человек вообще» (простите, опять говорю об этом) начинает обозначаться словом женского рода.
Вполне естественно, что в этой украинской картине мира отсутствует и брак как таковой. То, что русские называют «браком», у украинцев называется «шлюб»; считается, что это слово имеет польское происхождение, но любой великоросс, полагаю, сможет понять его значение без перевода: «Стерпится-слюбится». И любой великоросс, думаю, поймёт, что слово «шлюб» означает совсем не то же самое, что «брак». Русское слово «брак» происходит от глагола «брать»; а брать (в том числе в жёны), во-первых, можно по самым разным побудительным причинам (расчёт, простое самоутверждение и так далее), во-вторых... великорусских девушек, конечно, из поколения в поколение спрашивали, «берут ли они в законные мужья» будущего спутника жизни, — но, всё же, просто по природе, берёт тот, кто сильнее, в самом великорусском понятии «брака» уже предполагается употребление силы и определяющее значение этой силы в отношениях брачующихся. А вот в украинской картине мира для возникновения семьи у мужчины и женщины должно «слюбиться», должны возникнуть взаимные чувства. Само собой, это не значит, что украинки никогда не выходили замуж по принуждению или по расчёту, а все великоросски покорно терпели семейное насилие, — да и не все мужчины-великороссы, разумеется, были насильниками, а среди мужчин-украинцев испокон веков хватало любителей «проявить власть в семье» и «показать кто в доме хозяин»... но, тем не менее, это различие в языковых картинах мира возникло не на пустом месте и укоренилось.
А поскольку в те времена, когда складывались русская и украинская языковые картины мира, за «регистрацию браков» отвечали священнослужители, — то это, пожалуй, неплохой повод пояснить мысль, высказанную в первом тексте о том, что «отталкивает» русских в украинском языке. Я там сказал о праве сменить религию, которого в Российской империи не было у русских и украинцев, — зато оно было у многих других народов, живших с ними по соседству. Тут дело вот в чём: в Российской империи одним из важнейших свойств подданного считалась, — официально, на уровне законов, — именно религиозная, конфессиональная принадлежность. Быть «вне конфессий» там долгое время вообще было невозможно, а служители культа являлись ответственными перед государством лицами, — ответственными за всё, что происходило с их «паствой». Это касалось не только православного духовенства (представители которого со времён Петра I и вплоть до 1917 года являлись государственными служащими, подчинёнными духовной коллегии, «Священному Синоду»), — это касалось всех действовавших на территории России служителей культа вообще.
Формально православные в Российской империи стояли выше всех, над всеми жителями этого государства стоял «царь православный», всегда и по любому поводу обращавший внимание всякого встречного зрителя и слушателя на свою приверженность вере. Но. Повторю: служитель культа (любой) в Российской империи был не просто служителем культа, а чиновником, отвечавшим за запись актов гражданского состояния (рождения, смерти, «законность» принадлежности к той или иной семье, а значит и право наследования), отчасти воспитание подрастающих поколений и «мировой суд» (по меньшей мере, служитель культа определял, нарушали ли «подотчётные» прихожане правила, установленные той или иной религией, накладывал наказания за эти нарушения и так далее; прихожане, особенно православные, были обязаны время от времени отчитываться-исповедоваться перед служителями культа, а дальше ответственное лицо само решало соблюдать ли тайну исповеди и в какой мере). Подданные русского царя, не исповедовавшие православие, имели право «перебежать в государственную церковь», — и, следовательно, у ксендза, муллы или раввина появлялся мощный внешний стимул работать так, чтобы «паства» не разбежалась; а вот православных за вероотступничество долгое время казнили, — так что рядовые сотрудники духовной коллегии могли не опасаться, что от них «перебегут к конкурентам». Вот поэтому-то у великороссов были основания завидовать «татарам», хотя формально мусульмане на «имперской социальной лестнице» и располагались «ниже», чем они; но рядом с великороссами были малороссы, находившиеся в таком же положении, — только официально объявленные «младшими»...
Нужно мне, пожалуй, ещё раз высказать и свою собственную точку зрения на «украинский вопрос»; заранее прошу прощения, если кого-нибудь задену. Я бы предпочёл, чтобы ни украинский язык, ни украинская нация в своё время не возникли, — чтобы Киев тогда русские цари присоединили к Москве, как Новгород. Так можно было, — и я считаю, что если бы так произошло, то всем было бы лучше... ещё раз: это моё личное мнение, мнение человека, который родился и вырос под Москвой. Но жизнь сложилась по-другому. Отдельная украинская нация возникла, прошла долгий путь исторического развития, многократно доказала свою жизнеспособность. Между русскими и украинцами никогда не было никакого единства, — пока это был один народ, не было ни украинцев, ни великороссов, а с тех пор, как великороссы увидели в жителях Киева и окрестностей «хохлов», а украинцы приняли такое отношение, нет единства. Украинцы русским — не младшие и не старшие братья; народы-то — братские, но... ни в русском, ни в украинском, ни, полагаю, в каком-либо ином языке просто нет слова, которое бы обозначало очень особенные «братские» отношения, возникающие, когда часть некоторого народа сперва насильственно выделяют, противопоставляя остальным его представителям, а затем придавливают (но не подавляют до конца) самостоятельное развитие его языка и культуры, пытаясь закрепить за ним положение «младшего». Эти отношения постоянно чреваты большой войной, — и единственный способ избежать её заключается, по-моему, в том, чтобы признать друг друга; и прежде всего тот народ, который привык считать себя «старшим», должен, — если не хочет войны, — увидеть и признать в другом народе ровню себе, научиться относиться к языку и культуре «младших братьев» с уважением и без высокомерия.
Комментариев нет:
Отправить комментарий