Если бы мне лет десять назад предложили об этом написать, — я бы отказался. И пять лет назад — тоже отказался бы. Лично для меня это даже не больной, а очень больной вопрос.
Я — «гуманитарий». А мои родители — «технари». И вся родня, с которой я общался, пока рос, — тоже были «технари»... то есть, не вся — там ещё были люди без образования, к счастью; с ними, деревенскими, я общался мало, понимал их плохо, — но кое-чему они меня научили, и за это я им очень сильно благодарен.
Но, всё же, я — не деревенский. Я — горожанин, а город, в котором я вырос, был небольшой (по сравнению с Москвой; а он находится под Москвой, поэтому там всё по сравнению с Москвой) и вся жизнь там тогда была замкнута на нескольких (количество называть не буду, чтобы была хоть какая-то загадка; в общем-то, из всего, что я уже написал про свою малую родину, за всё время тут, внимательный читатель может догадаться, где проходило моё детство) крупных промышленных предприятиях, которые там располагались. Не скажу, что это прямо был «город технарей», нет, — но меня всё время заставляли быть в кругу «технарей». Мне было не очень интересно с ними, — а им, как я сейчас понимаю, было очень тяжело со мной, это если мягко говорить; но это я сейчас понимаю, уже получив высшее гуманитарное образование и имея кое-какой жизненный опыт.
В общем, от рождения и вплоть до поступления в Университет, — а как я всё-таки оказался на своём факультете, это отдельная история, — я был «гуманитарием», жившим среди «технарей». Школы, в которых я учился, были, разумеется, с физико-математическим уклоном. Мне там было плохо... но я сейчас, собственно, не об этом. Самое плохое там, как я сейчас понимаю, было вовсе не в уклоне. Самое плохое, — ужасное, — было в том, что... «Элитная» школа с физико-математическим уклоном; два класса, в каждом — больше тридцати человек. Знаете, товарищ Читатель, сколько среди них было таких, которым была по-настоящему интересна физика? Нет, Вы не угадали: их было не ноль, один такой человек был — на всю параллель. И... он отнюдь не был отличником — наоборот, именно из-за его «фанатизма» у него сложились очень непростые отношения с преподавателем физики, там чуть до мордобоя не дошло.
Физик, кстати, был хорошим преподавателем... как я сейчас понимаю; одна беда — хотя ко времени нашего выпуска прошло уже почти полтора десятилетия со времени уничтожения СССР (и больше десяти лет со времени свержения Советской власти в России), наш преподаватель физики продолжал пребывать в святой уверенности, что живёт в советском обществе. Нет-нет, он не был маразматиком, он знал, что СССР и КПСС больше нет, — он просто не понимал, что всего остального советского тоже уже нет. И так и преподавал нам предмет, — как будто на остальных уроках нам уже объяснили основы диалектического и исторического материализма. Сейчас, спустя почти двадцать лет, это выглядит даже смешно: после того, как я начал читать Ленина (а знакомство с марксизмом у меня началось именно с Ленина) — я стал значительно лучше понимать, что и почему нам говорит наш физик; беда — в том, что Ленина я из-под полы начал читать в выпускном классе... а до этого были два года мучений. И мучался не я один, — мучились все, включая отличников; только Ленина из нашей параллели больше никто не читал, насколько мне известно.
Ещё раз — об основной причине наших мучений: на 60 «технарей» был один человек, которому была интересна физика. Остальные стали «технарями» потому что наши родители хотели видеть нас «технарями». Это была наша беда — а за ней стояла беда ещё большая, которая уже касалась и тех, кому физика была интересна. «Технические» предметы считались «более важными», чем «гуманитарные»; среди «гуманитарных», конечно, выделялся русский язык (его сдавать всем; чтобы было понятно, в год, когда я получал аттестат зрелости, модно было попробовать сдать ЕГЭ, но желающих было немного), — а история, обществознание... да и литература, по большому счёту... нет, разумеется, никто открыто не говорил, что это всё «не нужно». Хуже: это молчаливо подразумевалось. Разумеется, за «двойку» по литературе сильно ругали; за невыученное стихотворение могли и накричать, грубо... но вот «тройки» по литературе было уже достаточно.
Это в СССР началось ещё: «гуманитарные» предметы считались «неважными». Могу предположить, что совсем «перестали уважать» их в связи с преодолением последствий культа личности Сталина; вот как из учебников истории «выкинули» Сталина, а в учебниках литературы сократили писателей-«сталинистов» (понятно, что Горького и Шолохова тронуть не могли, но так литература не только из них состоит), некоторые из которых к тому же публично покаялись, — так «просто народ» и сделал выводы. Но началось это сильно до; и в тридцатые годы прошлого века, и в сороковые, — Советскому Союзу нужны были кадры, овладевшие новой техникой, и спрашивали с них прежде всего именно это, владение новой техникой. Сталин за то, чтобы они все овладевали и марксистко-ленинской наукой об обществе тоже, бился насмерть, — но Сталин очень мало что мог в одиночку. А людей уровня Сталина было мало.
В общем, с пятидесятых-то годов прошлого века точно в СССР стало нормальным налегать на физику и математику, а к «гуманитарным» предметам относиться с пренебрежением. Появились «технари», кое-как сдававшие «гуманитарные» предметы, — но и к «гуманитариям», совершенно не разбиравшимся в физике с математикой, тоже стали относиться терпимо... лишь бы их не становилось слишком много.
Казалось бы, логическим продолжением такого школьного разделения должно было стать «разделение труда», в соответствии с которым «технари» не лезли бы в «гуманитарные» вопросы, а «гуманитарии» — в «технические»... Но случился «сбой»: если «гуманитарии», за редким исключением, в «технические» вопросы действительно старались не лезть, и даже слепо верили «специалистам-технарям», — то «технари», не вникавшие в «гуманитарные» предметы в школе, потом с необыкновенной лёгкостью высказывались по «гуманитарным» вопросам. Впрочем, это был не сбой никакой: раз «гуманитарные» предметы «неважны», то чего в них разбираться-то... Это началось давно — и это продолжается до сих пор.
У Вас, товарищ Читатель, возможно, возник вопрос: а причём тут советская атомная бомба, вынесенная в заголовок? О, сейчас расскажу. Всё предыдущее было, так сказать, страшной частью, — а теперь начинается смешное.
Думаете, те достижения СССР, которыми до сих пор гордятся на его развалинах, — особенно «технари», — это благодаря «технарям»? Как бы не так! Основные прорывы Советского Союза — достигнуты с 1917 по 1953 годы; о цене молчу, — сейчас про другое: руководителями государства тогда были «гуманитарии» Ленин («недоучившийся юрист») и Сталин («недоучившийся богослов»). «Технари», работавшие под руководством этих «гуманитариев», принадлежали к самым идеологически обработанным поколениям советских «технарей»; ну, а про «гуманитарную составляющую» представителей «старой» интеллигенции, которые пошли на службу Советской власти, я вообще молчу, — как раз «гуманитарная составляющая» их на службу Советам, зачастую, и приводила. Но даже с этими «техническими» кадрами прорывов не получилось бы, не будь помощи из-за границы... которую оказывали тамошние специалисты, убеждённые советскими и зарубежными «гуманитариями»-пропагандистами в правильности коммунистических идей. Не будь «Кембриджской пятерки» — ещё очень большой вопрос, когда бы у СССР появилась атомная бомба. Карл Маркс из могилы сделал для советского Атомного проекта гораздо больше, чем три четверти советских «специалистов-технарей».
Советские «технари» чего-то добивались до тех пор, пока ими управляли «гуманитарии». Но потом настали другие времена. «Технари» вырвались из «сталинских шарашек», — и осчастливили советский народ атомными станциями на РБМК, компьютерами ЕС ЭВМ и прочими булками из еловых шишек. Если при Сталине они хотя бы разбирались в материалах, добытых «гуманитариями»-разведчиками, — то в конце концов, как показал опыт ЕС ЭВМ, перестали понимать прочитанное. Не из-за того ли, что «гуманитарная составляющая» в советской школе при Сталине была всё-таки более развитой, чем после Сталина?
Тут ведь какое дело... опять вернусь к воспоминаниям из моего тяжёлого детства. «Технические» предметы можно просто выучить; простого заучивания, разумеется, недостаточно для понимания, — зато его очень часто бывает достаточно для успешной сдачи экзаменов. «Гуманитарные» предметы — там нужно рассуждать, доказывать, обосновывать свою точку зрения... Человеческое общество сложнее любой техники. В развитии общества есть закономерности, но...
Конечно, закон об обязательном соответствии производственных отношений уровню и характеру развития производительных сил тоже можно заучить. И в советское время это даже могло что-то дать... «технарю». Вот «технарь» в «техническом» вузе на экзамене мог отчеканить про обязательное соответствие, — и от него бы отстали. Но даже в самые «застойные» годы преподаватель-«гуманитарий», столкнувшись с чеканкой, обязательно спросил бы, хитро прищурившись: а что же тогда коммунизм до сих пор не наступил? Даже этот, самый простой для заучивания закон может проявляться по-разному: в виде спокойного развития производительных сил при соответствующих им производственных отношениях, — или в виде постоянного нарастающего возмущения производительных сил против устаревших производственных отношений. Время относительного несоответствия может длиться долго, сколько именно оно будет длиться, — сильно зависит в том числе и от сознательных действий людей (как сторонников общественных преобразований, так и приверженцев существующего строя), от человеческой воли. И... нет, я не пытаюсь «оправдаться» за то, что коммунизм до сих пор не наступил: установление капиталистических порядков, особенно в мировом масштабе, происходило точно так же. И феодальных — тоже.
«Постсоветская» школа же если чем и была хороша, то только тем, что там марксизм «свергли», — и «открывать» закономерности общественного развития надо было самостоятельно; школьная программа их не признавала, — скорее она была составлена так, чтобы «доказать» то ли отсутствие в истории общества каких-либо закономерностей, то ли их полнейшую непознаваемость.
Рассуждать — трудно; рассуждать, когда это приводит ребёнка (ну пусть даже подростка) к противоречиям с учителями, родителями и вообще старшими — мучительно. Просто заучивать... ну, вот лично для меня это было тяжело; очень тяжело; я вот такой был, — не понимал, как можно «лезть в технику», не наладив отношений между людьми. Но я, в силу некоторых личных обстоятельств, был «уродом»; мне не нравился «постсоветский» порядок, — а он, в пору моего детства-отрочества, существовал ещё недолго, «осколки» советской жизни были повсюду, казалось — ещё чуть-чуть, и всё вернётся... да ёлки-палки! Я уже как-то рассказывал, что мой первый митинг Партии Зюганова — это 7 ноября 1999 года. А 7 ноября 1999 года — это ещё «Красная Дума», где Партия Зюганова с союзниками и попутчиками могли законы принимать. Сейчас это кажется невероятным, правда? А тогда казалось, что «постсоветскую» действительность можно сделать «обратно советской» или любой другой, — и сделать достаточно быстро.
Я к чему... по мне нельзя судить обо всех, — и я сам по себе судить обо всех не могу. Поэтому делаю, всё-таки, вывод: заучивать легче, чем рассуждать. Всё-таки это вот так; и мне бы самому, если бы я рос в других обстоятельствах, более «нормальных», — если бы окружающие общественные условия я не воспринимал, как враждебные, если бы не получал время от времени от жизни довольно болезненные «тычки», — было бы легче просто выучить то, чего от меня требовали старшие. А старшие, — как уже говорилось выше, — хотели видеть во младших «технарей». И мы заучивали, кто на «пять», кто на «три»... школа ничего не делала для того, чтобы заинтересовать нас той же физикой, — но всё делалось для того, чтобы мы были заинтересованы в хороших оценках по физике, алгебре, геометрии...
А я ведь изначально хотел Вас, товарищ Читатель, просто развлечь и повеселить. Простите, что вторглись воспоминания... но и не вспоминать об этом обо всём я тоже не могу.
Комментариев нет:
Отправить комментарий