Скажу сразу: украинский язык я не знаю, — и не имею намерения учить. И на территории Украины я бывал только проездом, — в детстве родители несколько раз возили меня в Сочи, а железная дорога тогда проходила через Харьковскую область (только в 2014 году её «исправили», а тогда, помню, украинские то ли пограничники, то ли таможенники по российским поездам ходили, проверяли, не провозят ли через их территории что-нибудь запрещённое). Мой сегодняшний текст — не о трудностях хода обучения, а о том, почему многие русские люди, едва столкнувшись с украинским языком, приобретают стойкое нежелание даже начинать его учить.
Так получилось, что хоть я украинский язык и не знаю, — но вот опыт соприкосновения с ним имею довольно большой. В том подмосковном городе, где прошла значительная часть моего детства, этнических украинцев было... несколько больше, чем в других подмосковных городах, по историческим причинам; соответственно, немало украинцев было и среди тех, с кем я тогда общался, и многие из них, как я более-менее случайно узнавал, становясь старше, в той или иной мере владели украинским, — но со мной они всегда говорили по-русски. А «знакомство» моё с украинским языком началось, — как, предполагаю, и у многих моих сверстников, — с... упаковок. На красивых и ярких упаковках пищевых и прочих товаров широкого потребления в «лихие девяностые» обязательно указывался не только состав продукта, но и его склад. Кстати, в русском языке «склад» — это ведь не только «хранилище чего-нибудь», но и, например, склад ума... впрочем, не буду забегать вперёд.
Поскольку моё знакомство с украинским языком началось с памятников письменности, — то и сегодняшние рассуждения начну с того же. С орфографии, то есть. Украинская орфография «воюет» с русской не столь жестоко, как белорусская, — но... в украинском алфавите есть несколько букв, которые по внешнему виду совпадают с русскими, а читаются по-другому, при этом частота употребления этих букв украинском такая же, как и в русском; надеюсь, смог донести мысль. Короче говоря: «русская И» в украинском читается, как [ы] (а звук [и] обозначает буква «i», которая, наряду с «и», существовала и в русском алфавите, но в 1918 году её исключили), «русская Е», соответственно, как [э] (звук [й э], — вообще-то, я бы настаивал, что в русском языке имеются отдельные звуки, обозначаемые буквами "Е", "Ё", "Ю" и "Я", но тут буду придерживаться школьной версии, — в украинском алфавите обозначается буквой, похожей как раз на "Э", только там она «развернута в другую сторону»)... а встречаются эти буквы, «И» и «Е», в «среднем» украинском тексте почти столь же часто, как в русском, и зачастую на тех же самых местах; поэтому за всех великороссов, конечно, говорить не берусь, но по моему личному опыту, — понять, о чём говорится в украинском тексте, русскому человеку гораздо легче, чем правильно прочитать этот текст вслух.
Теперь — к смыслам. Начну с того, о чём уже не раз говорил: в украинском языке, по сравнению с русским, многие важные слова «поменяли пол», — и это, во многом, определяет «лицо» украинского языка (среди прочих, «сменили пол» слова, обозначающие самого человека и язык)... в особенности для великороссов. Поэтому, к слову, когда иные украинские националистические пропагандисты заводят речь о том, что язык, на котором говорил народ Древней Руси, является, мол, «древнеукраинским», — у меня это не вызывает ничего, кроме улыбки; я бы поверил в то, что в совсем-совсем изначальном языке Руси, под влиянием пережитков матриархата, слово «человек» было женского рода, — поверил бы, да вот незадача: в украинском языке слово «человек» («чоловік») осталось (как, кстати, и слово «язык») и обозначает, как и положено, мужчину... Так что извините: именно русский язык — «прямой» наследник древнерусского; вот только гордиться великороссам тут решительно нечем. «В утешение» украинским националистам сразу признаю очевидное: при всём при этом, многие слова древнерусского происхождения в украинском сохранились либо в первоначальном виде, либо в виде, более близком к изначальному.
Далее. Украинский язык для великороссов под завязку набит «ложными друзьями переводчика», — словами, которые звучат, как одни русские слова, а означают совершенно другое. Настоящая обитель таких «ложных друзей» — обозначения промежутков времени: время по-украински называется «час», час — «година» (напоминаю, буква «И» в украинском читается не так, как в русском), год — «рiк» (во множественном числе «роки»)... в русском языке, если кто забыл, слово «рок» обозначает судьбу (скорее печальную), которая неотвратима, как смена времён года.
И, конечно, говоря о «ложных друзьях русского переводчика», обитающих в украинском языке, нельзя не вспомнить о домашнем любимце. Кот по-украински будет «кiт» (при этом рыба кит обозначается словом «кит», выглядящим так же, как русское), кошка — «кiшка» (с ударением на первом слоге). Надо заметить, что в русском языке (в том числе литературном: «Но к старшим у Кийса подход кисы. Нежность в глазках. Услужлив и ласков») есть слово «киса» (в уменьшительно-ласкательном виде «киска»; сейчас это слово приобретает ещё другое значение, которое, боюсь, со временем может совсем вытеснить исконное), которое может обозначать и кошку, и кота... То есть, откуда у украинцев в соответствующем слове взялся звук [и], понять нетрудно; взялся он, собственно говоря, оттуда, что кому-то из наших с украинцами общих очень-очень далёких предков однажды почему-то пришло в голову, что если вон ту симпатичную четвероногую живность позвать: «Кис-кис-кис!», — то она откликнется... и это сработало. Однако когда русские узнают или вспоминают, что украинцы называют кота «кiтом», у них, — не у всех, но у слишком многих, чтобы об этом не говорить, — случается приступ национального высокомерия: «Так вот спрашиваю, как по-украински «кот»? Он отвечает «кит». Спрашиваю, «а как кит»? А он остановился, вытаращил глаза и молчит. И теперь не кланяется», — это вот, например, нежно любимый как официальной путинской, так и российской либеральной пропагандой писатель Булгаков написал, и ему, по всей видимости, казалось, что это очень остроумно.
Вообще, высокомерное отношение к украинцам — это для великороссов сильнейший социальный наркотик, самый настоящий опиум русского народа. Великороссы «сидят» на этом наркотике примерно с тех пор, как их с украинцами исторические дороги стали расходиться, — то есть где-то с середины 17-го века; а «подсели» они на него из-за того, что в империи Романовых великорусский народ, будучи как бы «хозяином», на деле был чуть ли не самым бесправным... у татар (и всех подданных русского царя, исповедовавших ислам) имелись права сменить религию или (оставаясь в той же конфессии) расторгнуть брак просто по желанию (и такое право имелось не только у мусульман, но и у мусульманок), у поляков и финнов вообще были конституции, а у великороссов вплоть до начала прошлого века ничего этого не было, их это (поскольку православную церковь цари превратили в структуру полицейского надзора, отвечавшую за акты гражданского состояния, а браки, зачастую, заключались по договорённости между родителями «молодоженов», когда эти «молодожены» ещё ничего не соображали) очень тяготило, — но рядом были «хохлы», которые занимали в этой империи ещё более низкое положение, которых цари официально провозгласили «младшими» по отношению к великороссам, тем самым как бы пригласив последних срывать злость на этих «младших братьях».
Но не только «ложные друзья переводчика» отбивают у русских, при первом же знакомстве с ними, всякое желание учить украинский. Я даже не знаю, как это называется в языкознании, и исследовано ли это явление наукой... в общем, если по-русски сказать, к примеру: «Ведя боевые действия на территории Украины, российская армия познала утраты», — или: «Встречать украинскую армию на улицы Херсона вышло дюже богато народу», — то любой русский поймёт, о чём идёт речь, поймёт, что и у российской армии без потерь не обошлось, и на херсонских улицах было больше одного человека. То есть, вообще-то по-русски так сказать можно, — но русские так не говорят. А у украинцев вот такие, — понятные великороссам без перевода, — словесные конструкции стали литературной нормой. Они по смыслу обозначают то же самое, что и в русском языке, — но содержание у них другое.
Или, например, в русском языке есть глагол «вызволить»... прокручивая это слово в голове, я уже начал думать, не из украинского ли языка он пришёл в русский. Дело в том, что со времён не Гоголя, — и даже не Пушкина, обогатившего русский язык словом «кат» (оно до сих пор употребляется; вот, например, широко известный в узких кругах русский бард Александр Харчиков «хохлов» недолюбливает, а украинское по происхождению слово «кат», тем не менее, знает и использует в творчестве), — а Котляревского, чья «Энеида наизнанку» пользовалась популярностью среди великорусской образованной публики как раз тогда, когда эта публика разрабатывала нормы русского литературного языка, русский язык испытывает мощное влияние украинского, многое из него заимствует (а вот украинский, насколько я понимаю, от русского влияния, напротив, долгое время «закрывался», особенно это касалось людей, которые сознательно развивали его, разрабатывая поэтически, как Шевченко или пытаясь определить нормы и правила, как Грушевский). Но нет, просто есть такое слово в русском языке; означает оно, как и в украинском, «освободить», «сделать свободным»... но русский никогда не скажет, что Красная Армия (или любое другое войско) во время Великой Отечественной войны (или любой другой справедливой войны) «вызволила» тот или иной город. Никакими известными правилами русского языка так говорить не запрещено, и даже «звучит нормально»... просто так по-русски не говорят, потому что не говорят. По-русски не говорят, — а по-украински говорят именно так.
В общем, как мне уже приходилось отмечать, украинский язык даёт картину мира, которая сильнейшим образом отличается от таковой в русском языке. Но боль у русских вызывает не это. Во времена, когда складывались основы наиболее распространённых языков современного мира, — английского, французского, испанского и так далее, — народы жили достаточно обособленно, и массово взаимодействовали друг с другом только через войну (международная торговля была уделом немногих). Поэтому их картины мира отражают «свои куски» тогдашнего мира, а изучение иностранных языков, в большинстве случаев, — это как поездка за границу. Русскому же, изучающему украинский, ехать некуда: украинский язык даёт другую картину мира, — но это картина того же самого «куска мира», который отразился и в русском языке. Украинская и русская нации сложились в одном пространстве; у каждой из них была своя «ядерная» территория (в общем и целом, граница этих «территориальных ядер» примерно совпадает с границей между РСФСР и УССР, проложенной в советское время; Украина, конечно, «получила в подарок» Крым и Донбасс, зато «потеряла» Восточную Слобожанщину и «Клинья»), но образование наций шло не только на ней, «ядерные» земли одной нации являлись, в то же время, «периферией», окраиной территории другой. Для русских культурно важен Киев, — хотя бы в силу того, что к матери городов русских «привязаны» сюжеты многих русских народных сказок и былин («тихие американцы», правда, приложили некоторые усилия, чтобы заменить в этом «смысловом поле» Киев на Белгород, — не Владимир и не Новгород, между прочим, — но это было слишком недолго, чтобы изменить русское национальное самосознание); а для украинцев культурно важен Петербург — хотя бы как место смерти Шевченко (который без России и без участия русских людей в его судьбе мог прожить какую угодно жизнь, но вряд ли стал бы тем, кем стал в итоге).
Но и не столкновение с другой картиной того же самого мира — самое мучительное для русского, изучающего украинский язык. Настоящие мучения великороссу, изучающему украинский, — особенно если такое изучение связано с каким-либо принуждением, даже самым незначительным — доставляет то, что украинский язык несёт на себе очень заметную печать преступления. Преступления, соучастниками которого были предки этого великоросса. Главными виновниками расчленения русского народа были цари из династии Романовых, видевшие в русском Киеве постоянный источник угрозы для своего царского положения, — но у них не получилось бы «выпихнуть» предков украинцев из русского народа, если бы они не нашли поддержки «внизу»... увы, по причинам, о которых говорилось выше, они её нашли, великороссы посадили себя на «хохляцкий наркотик». И для того, чтобы почувствовать отпечаток этого преступления в украинском языке, великороссу вообще не нужно знать историю, — ему достаточно просто владеть своим родным языком. Поэтому, кстати, украинцам учить русский язык исторически (как сейчас будет, я не знаю и не буду пытаться угадать) было гораздо легче: овладевая им, они в той или иной мере получали доступ к тому, чего их и их предков насильно лишили.
Комментариев нет:
Отправить комментарий