Одной из заслуг создателей сериала «Чернобыль», — чем бы они ни руководствовались, поднимая этот вопрос, — является рост общественного интереса к личности академика Легасова. В кино он, по-моему, показан хуже, чем был в жизни (если приглядеться, то человек, рассуждающий о «цене лжи», сам выглядит чуть ли не самым главным лжецом во всём Союзе... так это показано), — но, тем не менее, из забытья (помню, когда нам в вузе читали курс по «безопасности жизнедеятельности», или как там это называлось, преподаватель в связи с историей аварии на Чернобыльской АЭС поминал химика-ядерщика, от которого пользы оказалось побольше, чем от всех «специалистов-физиков», а вот его фамилию назвать затруднился) Легасова вернули, и это — хорошо. Я, например, не стал бы знакомиться с расшифровками его предсмертных аудиозаписей (они обнародованы), если бы не сериал: мне, повторюсь, «чернобыльская» тема не была особо интересна, как и всё, что относится к «перестройке» (поскольку тогда если не всё, то многое было уже предрешено, итоговое поражение «наших» и победа «чужих», если изучать внимательно «перестроечные» события, выглядят необходимыми и предопределёнными), — но после просмотра, конечно, стало любопытно, говорил ли академик на самом деле о «цене лжи», и что именно говорил. Оказалось, что о «цене лжи» Легасов не говорил, — зато говорил о цене «жизни не по лжи», начавшейся в СССР после «разоблачения культа личности Сталина».
Читая это:
«Вторым следствием замедления в развитии атомной энергетики послужило то обстоятельство, что мощности по производству, скажем, корпусов для реактора ВВЭР (а это все таки наиболее распространенный в мире тип реактора, и при его сооружении и эксплуатации можно было учитывать не только собственный опыт, но и опыт всего мирового сообщества) у нас не хватало.
То есть, не хватало мощности машиностроительных предприятий, что бы в нужном количестве изготавливать корпуса и другое оборудование для реакторов типа ВВЭР. И в это время часть энергетиков вышла с предложениями: для того, что бы не снижать планы ввода атомных мощностей и, учитывая перегруженность машиностроительной промышленности, создать параллельную веточку в атомной энергетике, которая позволяла бы строить достаточно мощные реакторы, не используя корпусной принцип, не загружая машиностроительную промышленность сложной технологией изготовления высоконадёжных корпусов реакторов, которые требуются при ВВЭР. Так появилась идея реактора РБМК канального типа с графитовыми блоками и т.д. и т.д.
Если бы была философия развита, связана с обязательностью контеймента над каждым из атомных объектов, то, естественно, РБМК, по своей геометрии, по своей конструкции, как аппарат, просто не мог бы появиться. Он был бы, так сказать, вне международных стандартов, вне международных правил, как бы надежен и как бы хорош он не был по своим другим характеристикам, он появиться бы не мог. Но, поскольку эту философию руководство энергетики, того периода, не восприняло обязательность контеймента, то реактор РБМК появился. И вот это, таким образом, я считаю, что начало Чернобыльской трагедии отсчитывать нужно от замедления развития атомной энергетики в конце 50-х начале 60-х годов. Построив первыми в мире первый атомный объект, мы потом замедлили освоение технологии их создания, рассмотрение всех вопросов безопасности, связанных с эксплуатацией этих аппаратов, а потом начали торопиться. И вот, эта торопливость привела к необходимости: за одни и те же деньги строить большее количество аппаратов
(...)
А раз контеймент сделался необязательным, то появился соблазн построить вторую линию, которая, как бы выручала бы страну, не загружая машиностроительную промышленность. Так возникла идеология реактора РБМК. И этот безконтейментный подход, с моей точки зрения, это главная и основная ошибка советской атомной энергетики, даже не советской атомной энергетики, потому что: собственно специалисты по атомной энергетике, они (я еще раз хочу повторить: ну не все, не единодушно, но довольно широким фронтом) выступали против реактора такого типа: как по соображениям безопасности; так и по соображениям отсутствия контеймента, что то же вопрос безопасности
(...)
Чернобыль начался, с моей точки зрения, условно конечно, в 1961 году, т.е. в том самом году, когда Гагарин полетел в космос или когда это было последнее высшее достижение Советской науки и техники. Хотя я вообще считаю, что наша наука и техника очень успешно правдами и неправдами развивалась на удивление всему миру с колосальными достижениями во всех, почти, областях. И вот вершиной этих достижений был полет Гагарина в космос. После этого мы начали резко по всем направлениям уступать, уступать и просто началось падение. Вот это общее падение Советской техники, о причинах которого можно много и долго говорить, оно было одновременно началом Чернобыля. Причем это не философское утверждение. И не в том смысле, что у нас началось понижение общетехнической культуры, а это совершенно конкретное утверждение.
Дело заключается в том, что, как Вы знаете, Советский Союз был родоначальником атомной энергетики. Первая электростанция была построена у нас в Обнинске под Москвой. Потом мы построили Белоярскую атомную станцию и Нововоронежскую атомную станцию. И прекратили развитие атомной энергетики. Это в конце 50-х годов. Потому, что возобладала такая точка зрения, что у нас там Донбасского уголька хватит, не нужно нам атомную энергетику развивать. И мы, будучи пионерами в её развитии, мы 10 лет её не развивали, а три атомных электростанции Нововоронежская, Белоярская и Обнинская были как бы забавой для ученых, где ученые решали свои проблемы. Это три разных типа реактора. Они имели свои особенности, ими занимались, но атомную энергетику, как масштабное явление, у нас никто не воспринимал», —
я, по началу, откровенно говоря, даже не мог понять, что к чему. Потому что... Представьте, товарищ Читатель: у Вас — хозяйство, Вы им владеете (неважно, как частный владелец или как совладелец, совместно с товарищами), как-то им распоряжаетесь и, естественно, планируете его развитие; а в ходе планирования, естественно, можете обсчитаться, допустить какие-то ошибки; и вот, значит, Вы обнаруживаете, что обсчитались, и развитие Вашего хозяйства теперь может замедлиться (при этом, оно не остановится, и у Вас есть возможность, потратив чуть больше времени, чем изначально рассчитывали, потом выйти на прежние темпы развития и даже перекрыть их). Вы что же, в таком случае станете «нагонять» упущенное любой ценой, ставя под угрозу свои жизнь и здоровье, своё благополучие, лишь бы побыстрее?! Какая-то нелепость...
Однако через некоторое время ощущение нелепости ушло, и начало приходить осознание того, что какая-то логика тут есть. И она, в самом деле, возникнет, если предположить и принять в расчёт, что кому-тов Советском Союзе 50-ых — 60-ых годов очень хотелось, чтобы народное хозяйство не просто развивалось, и даже не просто быстро развивалось, а чтобы непременно скорость этого развития была не ниже или, очень желательно, выше, чем в некий предшествующий период. И если вспомнить, что предшествующим периодом для «оттепельного» и «застойного» СССР были времена Сталина, — то всё окончательно встаёт на свои места. «Разоблачить культ личности» новому, интеллигентному руководству Советского Союза было, естественно, мало, — Сталина ему нужно было ещё и превзойти; и вот тут-то, конечно, всякие ошибки и просчёты, любые замедления становились совершенно недопустимыми, а уж об их признании перед народом нечего было и думать, — в противном случае всё стало бы выглядеть так, что интеллигентное руководство управляет Советским Союзом менее качественно, чем управлял Сталин. И потому, в том числе, «коммунизм к 1980 году», — а если для этого нужно строить атомные реакторы без «колпаков», то так тому и быть...
Соответственно, если бы авторы «Чернобыля» задались целью сделать своего «Легасова» похожим на настоящего, то во время сцены «народного суда» на вопрос о том, почему же в СССР атомные ректоры строят так, как строят, этот персонаж должен был бы ответить не: «Так дешевле», — а: «Так быстрее». В этом случае, кстати, сцена приобрела бы более антикоммунистическую направленность (так-то «Легасов» выступил против рыночной логики, а вот мотивацию «побыстрее» можно было бы пропагандистски увязать с коммунистическим строительством вообще)... но, в то же время, у зрителей могли начать возникать ненужные вопросы (а куда это советские коммунисты так торопились), чего создатели «Чернобыля» совсем не хотели.
Соответственно, если бы авторы «Чернобыля» задались целью сделать своего «Легасова» похожим на настоящего, то во время сцены «народного суда» на вопрос о том, почему же в СССР атомные ректоры строят так, как строят, этот персонаж должен был бы ответить не: «Так дешевле», — а: «Так быстрее». В этом случае, кстати, сцена приобрела бы более антикоммунистическую направленность (так-то «Легасов» выступил против рыночной логики, а вот мотивацию «побыстрее» можно было бы пропагандистски увязать с коммунистическим строительством вообще)... но, в то же время, у зрителей могли начать возникать ненужные вопросы (а куда это советские коммунисты так торопились), чего создатели «Чернобыля» совсем не хотели.
Комментариев нет:
Отправить комментарий