Продолжу разговор о романе Кочетова "Чего же ты хочешь?". Сегодня, впрочем, о самом этом произведении не скажу почти ничего, - тут будут больше общие рассуждения... и несколько слов обо мне самом. Возможно, лишних, - но я хочу, чтобы Вы, товарищ Читатель, это обо мне знали.
Быть может, это дикая мысль, но кажется, что своим романом Всеволод Анисимович сделал заявку на получение Нобелевской премии по литературе. Глупо звучит, правда? Тем не менее, "Чего же ты хочешь?", если приглядеться, выглядит именно такой заявкой, - и берусь утверждать, что заявка Кочетова была более обоснованной, чем заявки русскоязычных лауреатов премии, с её основания и по сей день.
Нобелевская премия по литературе - это, пожалуй, наиболее известная награда за литературную деятельность в современном мире. Широко известно и то, что вручение этой премии если не всегда, то очень часто имело политическое значение, - и, в частности, во всех трёх случаях, когда премии присуждались гражданам СССР, это становилось заметным политическим событием. Куда менее известно то, за что следовало бы присуждать Нобелевские премии по литературе, исходя из воли самого учредителя, Альфреда Нобеля. В своё время моё внимание на это обратил небезызвестный Юрий Мухин; уж не помню, про что был тот его текст... а помнить формулировку Нобеля, приведённую Юрием Игнатьевичем, мне и не нужно, поскольку воспроизводится она много где (но многие ли её читают?): "Указанные доходы следует разделить на пять равных частей, которые должны распределяться следующим образом: первая часть тому, кто сделает наиболее важное открытие или изобретение в области физики, вторая — тому, кто сделает наиболее важное открытие или усовершенствование в области химии, третья — тому, кто сделает наиболее важное открытие в области физиологии или медицины, четвёртая — создавшему наиболее значительное литературное произведение идеалистической направленности, пятая — тому, кто внесет весомый вклад в сплочение народов, ликвидацию или сокращение численности постоянных армий или в развитие мирных инициатив". Итак, Нобелевская премия, по смыслу завещания Нобеля, должна присуждаться писателю за конкретное литературное произведение, во-первых, являющееся "наиболее значительным" из созданных в отчётный год, во-вторых, имеющее "идеалистическую направленность" (то есть, в данном случае, способствующее утверждению неких высоких идеалов).
Взглянем теперь на то, за что награждали русскоязычных нобелевских лауреатов, от Ивана Бунина (1933 год) до Светланы Алексиевич (2015 год) включительно, - благо, тайной это не является. Начнём с тех, кому премии присуждали по вполне явным антисоветским мотивам:
- Бунин ("гражданин Российской империи", ненавистник Советской власти) "за строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы";
- Пастернак (вполне благополучный советский поэт, чей роман "Доктор Живаго" был опубликован на "Западе", что вызвало грандиозный скандал) "за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа";
- Солженицын (ненавистник Советской власти) "за нравственную силу, с которой он следовал непреложным традициям русской литературы".
Что-то тут есть общее, не правда ли? Бунина, Пастернака и Солженицына наградили (официально) не просто не за конкретные произведения (по меньшей мере в случаях Пастернака и Солженицына "главные" произведения, за которые лауреаты получили свои награды, были хорошо известны... вот только "нобелевская комиссия" постеснялась их назвать), - но ещё и за "развитие традиций", "продолжение традиций", "следование традициям". И вот казалось бы: формулировка как формулировка, ничем не хуже прочих. Но скажите-ка, товарищ Читатель: каким-таким "традициям" следовали Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Салтыков-Щедрин, Толстой и Достоевский, Чехов и Горький, Есенин и Маяковский? Разумеется, вся классическая русская литература написана пушкинским языком и вышла из гоголевской "Шинели", - но только крайне бездарный и совершенно лишённый языкового чутья литературовед сможет написать, что, например, Чехов "следовал традициям", заложенным Гоголем. Потому что смыслом художественного творчества является вовсе не "следование традициям", а придумывание нового; Пушкин, Гоголь, Достоевский, Горький, испытывая, разумеется, влияние предшественников и отдавая им дань уважения, не "следовали традициям", а творили. Можно сказать, они закладывали традиции, которым "следовали" те, у кого на собственное творчество дарования не хватало.
С оставшимися русскоязычными лауреатами дело обстоит чуточку лучше:
- Шолохов "за художественную силу и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время";
- Алексиевич "за её многогласное творчество — памятник страданию и мужеству нашего времени", -
им премии присудили за "творчество", а не за "развитие традиций", а в случае с Шолоховым даже словесно описано его конкретное "наиболее значительное литературное произведение", хотя и не названо (и неудивительно, - "Тихий Дон" был написан очень задолго до 1965 года).
Вот так обстоит дело со "значительными литературными произведениями" русскоязычных лауреатов. Ну, а как с высокими идеалами? Ещё хуже. Бунин к Советскому Союзу отношения не имел вообще, Бродский на время награждения уже прочно числился "американским поэтом", - потому их не берём. Что до всех остальных, включая и великого Шолохова...
Среди моих предков-мужчин по меньшей мере двое попадали в плен, - это, что я знаю точно. Один из них попал в немецкий плен во время Первой Мировой войны, потом вернулся в Россию и, - он был кулак, - в конце 20-ых годов прошлого века, вместе со старшим сыном, взялся за обрез; некоторое время они терроризировали деревенский советский актив, - а потом их раскрыли (чтобы не стать лишенцами, они скрывали даже своё кулацкое положение, открыто батраков не нанимали; грубо говоря, даже по нынешним понятиям они, короче, занимались незаконным предпринимательством) и расстреляли, а второй его сын и остальные дети вынуждены были уехать из родных мест (так, в общем-то, началась история, непосредственно приведшая к моему рождению, мою прабабку мой прадед, как раз и бывший тем вторым сыном в воинственной кулацкой семье, встретил как раз "в ссылке"). Другой попал в немецкий плен уже во время Великой Отечественной войны; он был простой владимирский колхозник, в плену оказался после боёв в окружении, а после освобождения из немецкого плена какое-то время провёл в пресловутых сталинских лагерях, - только не исправительно-трудовых, а фильтрационных, - домой он вернулся не вполне здоровым (хотя после войны прожил ещё почти полтора десятилетия, и у него даже ребёнок родился... и этот ребёнок у него был отнюдь не первым, то есть на фронт он уходил не юнцом) и люто ненавидящим "Оську", который-де его и таких как он "предал". Со своими пленными мне общаться не довелось, - тот прадед, который прошёл сталинские фильтрационные лагеря, умер лет за сорок до моего рождения, а лет за пятнадцать до моего рождения умер и тот мой прадед, который был кулацкий сын (и мог бы поделиться "живыми" воспоминаниями о своём отце), - но, тем не менее, память о них в нашей семье жила, и поскольку детство моё пришлось на "лихие девяностые" (да, к тому же, я ещё и довольно рано стал проявлять симпатии к Советскому Союзу и "красным", что старшим не нравилось), наслушался я про них всякого... а сейчас об этом вспоминаю, что Вам, товарищ Читатель, было более понятным моё личное отношение к плену и пленным, советским в частности. Меня воспитывали так, что попадание в плен - это что-то нормальное, со всяким может случиться... ну, а во время Великой Отечественной войны наши солдаты в плен и вовсе попадали, главным образом, по личной вине "Оськи" Сталина (поскольку вообще войну выиграл не Сталин, а народ, а вот во всех военных неудачах повинен был исключительно Иосиф Виссарионович лично).
По тем причинам, которые изложены выше, мне много раз приходилось размышлять над тем, что такое есть плен и как к пленным относиться следует. И вот, что скажу. В плен, конечно, в принципе может попасть кто угодно, - жизнь вообще сложна и непредсказуема, в особенности же жизнь военная, обстоятельства могут сложиться очень по-разному, положение может быстро и неожиданно для воина стать безвыходным, - и может быть так, что пленного упрекнуть не в чем. Но. Тем не менее. По самой меньшей мере, может быть и так, что пленный врагу именно сдаётся, располагая полной возможностью продолжать борьбу. Бывало, что во время той же Великой Отечественной войны в плен попадали тяжело раненными; бывало так, что вполне здоровый, и даже всё ещё хорошо вооружённый человек оказывался со всех сторон окружён врагами, и продолжение сопротивления не могло привести ни к чему, кроме немедленной гибели; но бывало и так, что сдавались из трусости, - а порой и не из трусости, а потому, что фашисты сдающемуся нравились больше, чем коммунисты. Это - первое. Второе, более важное: попадание в плен - это всегда показатель того, что враг оказался сильнее... и, сколько ни вали на "Оську", не только "в общем" ("Гитлер пересилил Сталина"), но и в частности (лично сдающийся оказался недостаточно сильным, - ловким, предусмотрительным и так далее, - чтобы в плен не попасть); попадание в плен может не быть поводом для обвинения пленного в трусости или измене, - но не может и не должнобыть поводом для гордости (если, разумеется, речь идёт о справедливойвойне; человек, оказавшийся на войне несправедливой, в особенности захватнической, может и должен идти против "своего" военного и государственного руководства, может и должен делать всё для того, чтобы "его" разбойничья армия проиграла, и его сознательная сдача в плен может быть даже подвигом... это я о солдатах немецко-фашистской армии во времена Великой Отечественной говорю, если кто не понял, больше никого в виду не имею). И третье, что касается, в частности, Великой Отечественной войны: сколь бы великим ни было значение решений Сталина, - как правильных, так и ошибочных, - и какое бы влияние на происходившее тогда ни оказывали действия советских полководцев (как правильные, так и ошибочные, а порой даже предательские), - значимая доля ответственности за все успехи и неудачи Красной Армии в годы войны лежит на каждомкрасноармейце. Даже тогда, когда из-за предательских действий начальства рядовые советские солдаты оказывались во вражеском окружении и без руководства (которое сбегало или даже прямо призывало сдаваться), - при них всё равно оставались оружие и основное среднее образование, полученное в советской школе (за обучение в старших классах тогда нужно было доплачивать, но основное среднее образование давалось всем и даром); в мирной советской жизни к их услугам были многочисленные библиотеки, где можно было ознакомиться не только с работами Маркса и Ленина (знания по обществоведению, включая и теорию партийного строительства, вполне могли оказать вполне действенную помощьтолпе солдат, брошенных в лесу без руководства), но и с какими-никакими пособиями по военному делу, а также книжками об особенностях родной природы (сведения из которых могли помочь вышеозначенной толпе выжить на подножном корме и сориентироваться, чтобы быстрее выйти к своим), и различные учреждения, способствовавшие военной подготовке (начиная со стрелковых кружков), - а Коммунистическая партия, возглавляемая Сталиным, сделала если и не всё, что от неё зависело, то очень многое, чтобы побудить советских людей к самообразованию(для самых ленивых, например, в дополнение к имевшимся в библиотеках работам Маркса и Ленина был издан ещё и Краткий курс истории ВКП(б)), особенно в военном направлении... и если кто-то практическим занятиямв стрелковых кружках и изучению теории в библиотеках до войны предпочитал прогулки с девушками, то это, разумеется, было его правом, но в своём последующем попадании в плен (допустим, после окружения) такой молодой человек едва ли имел основания винить "Оську" (который, в конце концов, был не царём, а всего лишь генеральным секретарём центрального комитета Коммунистической партии).
Вам, товарищ Читатель, может, пожалуй, показаться, что я куда-то уклонился, позабыв о "нобелевской" теме - но это не так. Длинные рассуждения о плене были нужны по той причине, что "идеал плена" - это один из тех двух "высоких идеалов", которым пронизаны основные произведения всех русских советских (Алексиевич, родившаяся в Советском Союзе и пишущая на русском языке, тоже относится к этому разряду, кем бы она ни считала сама себя) нобелевских лауреатов по литературе.
Поясняю. Пастернак - это, прежде всего, отнюдь не гениальные переводы, благодаря которым его имя останется в истории русской литературы; Пастернак, сейчас и тогда, когда ему «выписали Нобеля» — это "Доктор Живаго", роман о мечущейся между "красными" и "белыми"интеллигенции. Шолохов - это, конечно, "Поднятая целина" (впрочем, это - роман о том, как два коммуниста не слишком удачно проводили коллективизацию и путались в юбках, а потом и вовсе проспали кулацко-белогвардейский заговор), но прежде всего, всё-таки, "Тихий Дон" (эпопея о мечущемся между "красными" и "белыми" казачестве)... и "Судьба человека", рассказ о "героическом военнопленном" (ну, который "и после второго стакана не привык закусывать"). Солженицын - это, разумеется, "Архипелаг ГУЛаг" (где "героическим военнопленным"уделено немало внимания, включая и "героически" сотрудничавших с фашистами) и, конечно же, "Один день Ивана Денисовича" (не знаю, существует ли фанатская теория, по которой Иван Шухов был супер-агентом абвера, - в рассказе Солженицын, кажется, не утверждает, что его герой не был завербован немцами*, - но, в любом случае, наиболее распространено такое понимание, что в этом произведении рассказывается о "героическом военнопленном", которого несправедливо осудил и отправил в лагерь "кровавый сталинский режим"). Алексиевич, на этом фоне, я уже хотел было похвалить, поскольку мне представлялось, что в "У войны не женское лицо", "Цинковых мальчиках" и "Чернобыльской молитве" рассказывается о простых людях, которые защищали свою Советскую Родину(неважно, от фашистских захватчиков, афганских "моджахедов" или вырвавшейся из-под человеческого контроля атомной энергии), несмотря ни на что... но выступать с совсем уж "не читал, но одобряю" не хотелось, потому глянул, все-таки, её произведения, и выяснилось, что и там тоже"плен", "плен", "плен", вплоть до: "Приехала в Минск, а мужа дома нет. Дочь у тети Даши. Мужа арестовало энкаведе, он - в тюрьме. Я иду туда... И что я там слышу... Мне говорят: "Ваш муж " предатель". А мы вместе с мужем работали в подполье. Вдвоем. Это мужественный, честный человек. Я понимаю, что на него донос... Клевета... "Нет, " говорю, " мой муж не может быть предателем. Я верю ему. Он настоящий коммунист". Его следователь... Он как заорет на меня: "Молчать, французская проститутка! Молчать!" Жил в оккупации, попал в плен, увезли в Германию, сидел в фашистском концлагере - ко всем было подозрение. Один вопрос: как живой остался? Почему не погиб? Даже мертвые были под подозрением... И они тоже... И во внимание не брали, что мы боролись, всем жертвовали ради победы. Победили... Народ победил!! А Сталин все равно народу не доверял. Вот так нас отблагодарила родина. За нашу любовь, за нашу кровь..." (у меня нет сомнений, что Алексиевич за своим "респондентом" записала всё точно, но, как писательница, она же проводила какой-то отбор... не утверждаю, что "фильтрация" при Сталине работала без сучка и без задоринки, но самое "смешное" тут в том, что если бы Сталин "народу доверял" и "фильтрация" не проводилась бы вообще, то во всех преступлениях, совершённых бывшими военнопленными, обвинили бы, конечно же, Сталина, который не смог защитить народ-победитель не только от фашистского нападения, но идаже от фашистской агентуры, набранной из пленных; подход, согласно которому все успехи Великой Отечественной войны являются заслугой "всего народа", а во всех военных неудачах того времени виноват лично Сталин, - не только является дурацким сам по себе, но и ПРИВИВАЕТ БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТЬ, распространяющуюся отнюдь не только на отношение к событиям Великой Отечественной войны и прошлому вообще).
Алексиевич, - отвлекусь немного, - она, конечно, на фоне остальных русских советских нобелевских лауреатов всё равно выглядит наиболее прилично. Сейчас, в связи с появлением известного сериала, про неё опять стали вспоминать, в том числе и в среде российской левой общественности, - и записали её в "диссидентки", хотя в советское время она "диссидентской" не была, а была кавалером ордена "Знак почёта" (награждена в 1984 году) и лауреатом Премии Ленинского комсомола (получила в 1986 году). Впрочем, её советские награды - они за "У войны не женское лицо"... а я бы хотел её похвалить как раз за "Чернобыльскую молитву". По одной простой причине: какими бы соображениями Алексиевич тогда ни руководствовалась, - а к 1997 году она уже, естественно, стала закоренелой антисоветчицей, - если бы не "Чернобыльская молитва", история чернобыльского пожарного Василия Ивановича Игнатенко не прогремела бы на весь мир. А вот Василий Иванович Игнатенко - это, с какой бы точки зрения его историю не рассматривали, не "героический военнопленный" и не мечущийся между "красными" и "белыми" мещанин; он - советский герой, защитник Советской Родины, отдавший жизнь за неё.
Возможно, Вам, товарищ Читатель, покажется, что к роману Кочетову "Чего же ты хочешь?" всё это не имеет никакого отношения... но это - не так. Произведение у Всеволода Анисимовича вышло вполне себе выдающимся, - скандал, во всяком случае, в связи с его выходом получился очень знатный, - идеалистическая направленность там тоже была налицо (её, пожалуй, было даже через край)... да, к тому же, ещё и в качестве главного, стержневогогероя выведен сын русских эмигрантов и бывший боец СС Сабуров-Гофман-Карадонна (заглавный вопрос: "Чего же ты хочешь?", - советскому "мажору" Геннадию Зародову задаёт именно он). В общем, всем формальным «нобелевским критериям» роман Кочетова удовлетворял, — можно было и наградить...
* Не стану врать, что очень хорошо знаком с тем, как Солженицын следовал непреложным традициям русской литературы (раз уж «нобелевская комиссия» в его случае не заикнулась о творчестве, то и я не буду), - чего нет, того нет, - но...
"А было вот как: в феврале сорок второго года на Северо-Западном окружили их армию всю, и с самолетов им ничего жрать не бросали, а и самолетов тех не было. Дошли до того, что строгали копыта с лошадей околевших, размачивали ту роговицу в воде и ели. И стрелять было нечем. И так их помалу немцы по лесам ловили и брали. И вот в группе такой однойШухов в плену побыл пару дней, там же, в лесах, — и убежали они впятером. И еще по лесам, по болотам покрались — чудом к своим попали. Только двоих автоматчик свой на месте уложил, третий от ран умер, — двое их и дошло. Были б умней — сказали б, что по лесам бродили, и ничего б им. А они открылись: мол, из плена немецкого. Из плена? Мать вашу так! Фашистские агенты! И за решетку. Было б их пять, может сличили показания, поверили б, а двоим никак: сговорились, мол, гады насчет побега" , -
насчёт того, что происходило с Шуховым в течение "пары дней" плена, Солженицын не говорит ничего (хотя мог бы написать, к примеру: "...там же, в лесах; немцы сами были усталые и полуголодные, пленников охраняли вполглаза, а о вербовке какой-то даже не помышляли"). Зато потом начинаются "чудеса", которые, конечно, являются прекрасным способом затыкания вообще любых сюжетных дыр, но всё же. После попадания под "дружественный огонь", - что само по себе очень нехорошо, но на войне случается время от времени... и не потому ли эти красноармейцы, в отличие от Ивана Денисовича сотоварищи, не попали в окружение, что постоянно сохраняли бдительность, - из пяти беглецов попали трое, двое, включая Шухова, остались совершенно невредимыми, что наводит на мысль: так шли (Шухову нужно было убрать попутчиков, сочтённых недостаточно надёжными?). То, что Шухов внезапно "поглупел", - обладая уже значительным военным опытом ("Из дому Шухов ушел двадцать третьего июня сорок первого года"), он не мог не знать, что "органы" делают со сбежавшими из плена (в течение 1941 года различные соединения Красной Армии часто попадали в окружения, в плен попало очень большое количество красноармейцев, соответственно, поток "репрессированных беглецов" тоже был наиболее сильным... а "кровавый сталинский режим", конечно же, всех бежавших из плена отправлял в трудовые лагеря не менее чем на десять лет, так всё и было), но, тем не менее, зачем-то "открылся", имея полную возможность скрыть пребывание в плену, - может, конечно, тоже быть способом затыкания очередной сюжетной дыры. Согласно хейтерской версии, сам Солженицын свой арест устроил, чтобы покинуть фронт, где, по его личным расчётам, становилось всё опаснее; можно предположить что и Шухов, - человек неглупый, оборотистый, расчётливый (и, к тому же, во многом списанный Солженицыным с самого себя), - "открылся" по той же причине (в рассказе есть намёк на это: "В контрразведке били Шухова много. И расчет был у Шухова простой: не подпишешь — бушлат деревянный, подпишешь — хоть поживешь еще малость. Подписал"; "чекистские зверства" тут приплетены потому что так надо, по логике"много" бить сообразительного Ивана Денисовича контрразведчикам не требовалось, он бы быстро понял, чего от него хотят)... но можно предположить, что всё было куда круче, и Шухов стремился в лагеря не для того, чтобы избежать бушлата деревянного, а потому что имел задание("Считается по делу, что Шухов за измену родине сел. И показания он дал, что таки да, он сдался в плен, желая изменить родине, а вернулся из плена потому, что выполнял задание немецкой разведки. Какое ж задание — ни Шухов сам не мог придумать, ни следователь. Так и оставили просто — задание"; тут опять какие-то неправдоподобные обстоятельства, "злобный чекист", поднаторевший в фальсификации дел на пустом месте, "не может придумать" для Шухова всего-навсего задание от фашистской разведки), - например, организовать в сталинских лагерях мятеж заключённых.
Комментариев нет:
Отправить комментарий