Почему "Оттепель"

Сегодня, — поскольку, вроде бы, подходящее время для отвлечённых размышлений, — мне  хотелось бы поговорить о временах «Оттепели». Своё мнение о событиях «великого десятилетия» я уже высказывал (и с тех пор оно, в целом, не поменялось), а теперь хочу сказать о причинах, которые, по моему мнению, породили эту «эпоху».

Сразу отмечу, что, как мне представляется, события, связанные с «разоблачением культа личности Сталина», являлись своего рода необходимостью, — не в том смысле, что рабочим, крестьянам или даже интеллигентам Советского Союза это было нужно, а в том, что к пятидесятым годам прошлого века в советском обществе возникли вещественные основания для того, чтобы в дальнейшем его судьба сложилась именно так, как она сложилась, и эти основания обойти было если и возможно, то очень трудно. Заключались эти вышеозначенные основания вот в чём.

Во-первых, «снизу», — устройство советского общества, несмотря на существенные успехи в продвижении к полному коммунизму, всё же включало в себя государство и, соответственно, предполагало относительно устойчивое разделение на (непосредственно) управляющих и управляемых; в данном случае под «низами» подразумеваются «простые» граждане, которые в основном подчинялись указаниям, исполняли правительственные решения, — возникли и укрепились общественные слои, желавшие «потепления» и «смягчения режима». Советская интеллигенция, численность которой существенно возросла за годы социалистического строительства, и народившееся «трудовое боярство», состоявшее из наиболее высококвалифицированных, получавших сравнительно высокие зарплаты и потихоньку обзаводившихся секретами профессионального мастерства рабочих, приобрели к середине прошлого века достаточно устойчивое общественное положение. Тогда эти общественные слои, в общем-то, не имели ничего против социализма и даже против коммунистического строительства вообще, — но определённые меры по преодолению существенного различия между физическим и умственным трудом, необходимые для перехода к полному коммунизму, проведение которых к тому времени назрело, вызывали у их представителей стихийное отторжение, поскольку возникла почва для того, чтобы последствия осуществления этих мер воспринимались в этой среде, как «разорение». «Средний» советский интеллигент побаивался, что его «выгонят к станку», а «трудовому боярину» уже не очень-то хотелось уравниваться с «рабочей чернью», — и у обоих, соответственно, появлялось желание как-нибудь перескочить “сразу” в полный коммунизм, чтобы избавиться от этого «разорения», пройти к коммунизму таким путём, чтобы не нести «издержек».

Во-вторых, «сверху» в советском обществе сложился сравнительно устойчивый управленческий слой, «партийно-хозяйственная номенклатура». По традиции, идущей от Троцкого и Мао, среди российских левых этот слой сейчас принято рассматривать, главным образом, с точки зрения того, какой объём благ он получал «снизу»; при этом существенно меньше внимания уделяется содержанию деятельности «номенклатуры», и совсем мало — субъективным установкам, главенствовавшим в сознании «партийно-хозяйственных активистов». Такой подход мне представляется не вполне правильным, особенно когда речь идёт о временах «Оттепели». Глядя на деятельность «номенклатуры» узко, замечая в ней только создание предпосылок для контрреволюции и открытого восстановления капитализма, — не замечают, что в её общественной работе, наряду с этим, была ещё и другая сторона. Советское общество было устроено таким образом, что даже в конце восьмидесятых годов прошлого века, во времена «перестройки», уже вовсю создававшая условия для торжества контрреволюции «партийная бюрократия» была, в то же время, вынуждена продолжать принимать меры для улучшения материального положения трудящихся и дальнейшего развития производительных сил советского общества. Условно говоря, правой рукой «бюрократы» опустошали прилавки, — но левой им приходилось продолжать распределять «социальное» жильё и научно планировать открытие новых предприятий, развитие транспортной сети и так далее. Так было в «эпоху Перестройки», — а в последние годы правления Сталина и времена «Оттепели» большинство советских управленцев вполне искренне желало построить полный коммунизм; более того, я убеждён в том, что у Хрущева и его приспешников имелись связанные именно с этим личные амбиции... и не только у них.

А теперь, в-третьих по порядку, но не по значению, — о тогдашней исторической обстановке, какой она была и какой представлялась советским людям. И сначала — о представлениях. Сейчас, из сегодняшнего «постсоветского» дня, это может показаться довольно нелепым, но... в 1848 году Маркс и Энгельс обнародовали «Манифест Коммунистической партии»; сто лет спустя во множестве стран Европы и Азии, включая Россию (шестая часть земной суши) и Китай (примерно пятая часть всего земного населения) коммунистические партии либо уже стали главенствующими силами, либо вплотную приблизились к такому положению. К 1953 году ни у советских людей вообще, ни у массы советских руководителей не было особых сомнений ни в том, что коммунизм неизбежен, ни в том, что построен он будет достаточно скоро, ни в огромных возможностях Коммунистической партии по части управления этим строительством. Вспомните-ка, товарищ Читатель: в 1951 году Сталину пришлось осаживать своих корреспондентов, утверждавших, что Коммунистической партии по силам... «сформировать» новые экономические законы, — а спор, в который пришлось вмешаться Иосифу Виссарионовичу (и из которого выросла работа, известная как «Экономические проблемы социализма в СССР»), возник при подготовке проекта учебника политической экономии. И если тогда доходило до того, что «Партии» приписывалась способность менять объективные законы общественного развития, — то уж совсем безграничными должны были некоторым советским людям казаться её возможности по удержанию известных обстоятельств в узде.

В общем, мне представляется, что с определённого времени, — примерно в последний год жизни Сталина, — масса высших партийно-советских руководителей (не только Хрущев с Микояном, но и Маленков, Ворошилов, Каганович, Берия) вообразила себе примерно следующее: вождь стар и в обозримом будущем умрёт; заслуги вождя велики и неоспоримы, но следующий вождь будет иметь неизмеримо большие заслуги и неизмеримо большее уважение народа, поскольку именно при нём советские люди войдут в полный коммунизм; на всей Земле коммунизм уже определённо побеждает и в скором времени победит сам собой, стало быть, если чуть-чуть ослабить «режим», ничего страшного не произойдёт... Такие представления с точки зрения марксизма являлись полной чушью, поскольку, по итогам Второй Мировой войны, основная масса средств производства, в мировом масштабе, по-прежнему находилась в руках капиталистов, именно они всё ещё продолжали (пусть и со всё большим трудом) удерживать основные производительные силы человечества и управлять их развитием, — всякое «ослабление режима» в социалистическом лагере, всякий «самотёк» там, таким образом, мог привести только к восстановлению капиталистических отношений (тем более что, не следует забывать, передовые силы общества в социалистическом лагере были существенно подорваны войной и послевоенным напряжением ради скорейшего восстановления народного хозяйства; в то же время, и в капиталистическом лагере прогрессивные силы значительно ослабели, поскольку именно наиболее сознательные и боевитые представители рабочего класса гибли на фронтах Гражданской войны в Испании, сражались и умирали в ходе боевых действий европейского Движения Сопротивления, именно их в первую очередь уничтожали фашисты в концентрационных лагерях и брали на заметку командующие армиями «западных демократий»), и ни к чему больше. Но такова была действительность, — а представления о действительности, овладевшие сознанием многих советских людей и «наверху», и «внизу» (и, соответственно, превратившиеся в материальную силу), были, как показано выше, совершенно иными.

Итак, в «низах» советского общества возник запрос на «Оттепель», — а в «верхах», в то же самое время, возникло желание удовлетворить запрос «снизу», связанное, повторю, с тем, что очень скорое построение полного коммунизма казалось неизбежным, а «ослабление режима» представлялось совершенно безопасным... и, соответственно, выгодным: чем мягче станет «режим», тем сильнее интеллигенция должна была полюбить нового вождя, тем более ярко прославить того, кто приведёт её и весь народ к полной и окончательной победе коммунизма. И поэтому — всё последующее: поэтому Берия закрыл «дело врачей» (следует обратить внимание на то, что обвиняемые по этому «сфабрикованному» делу были именно отпущены в связи с закрытием дела, а не оправданы по суду... потому что оправдать вредителей в судебном порядке не представлялось возможным, а так, в связи с закрытием дела и уничтожением материалов по нему, появилась возможность сколько угодно брехать о «фальсификации», «антисемитской подоплёке» и всём прочем подобном) и согласился на «Большую амнистию», поэтому Маленков (нынче по понятным причинам считающийся «сталинистам»... причины понятны, а всё равно выглядит смешно) пошёл на «либерализацию», поэтому «разоблачение культа личности Сталина» стало почти неизбежным (чем «чернее» будет выглядеть Сталин, тем «белее» станет выглядеть новый вождь).

И знаете... принимая во внимание личные качества Сталина, я почти не сомневаюсь в том, что он всё это просчитал. Полагаю, он, хорошо зная своё окружение, догадывался и о том, что «разоблачение культа личности» состоится, и о том, что в «схватке за место нового вождя», скорее всего, победит именно Хрущев, будущий образ действий которого, в общем и целом, был предсказуем. Однако, понимая всё это, Сталин ничего не предпринял против Хрущева... потому что надеялся, что Хрущев, со своими честолюбием и наглостью (но, в то же самое время, храбростью и упорством), устроив «разоблачение культа личности», Советский Союз до коммунизма всё-таки доведёт. Сделать-то оставалось совсем немного, — а просчитать заранее всю меру интеллигентского опьянения, переходящего в просто-таки космическую глупость, было не под силу не только Сталину, но и вообще никому.