Это будет уже третья попытка рассказать об одном и том же общественно-историческом явлении, — так что прошу у Вас, товарищ Читатель, прощения за то, что буду повторяться. Просто в прошлые разы речь шла о другом: в первый раз — об истории русского крепостного права, во второй — о том, как присоединение Украины повлияло на российскую историю... Мне до сих пор кажется, что эти вопросы заслуживали подробного рассмотрения; так или иначе, сегодня я сосредоточусь на историческом значении реформ Никона, — о которых речь уже шла, но всякий раз без внимания оставалось то, что я считаю самым главным.
При этом, на собственно церковных преобразованиях Никона я останавливаться не буду; понимаю, что это выглядит глуповато, — но мне кажется, что иначе может потеряться социальная суть этих преобразований. А эта суть состоит вот в чём: в условиях обострения классовой борьбы («Бунташный век») в новорожденной империи Романовых, — точнее, пока ещё царстве, находившемся на пути превращения в империю, — перед русским церковным активом (можно сказать, тогдашней русской интеллигенцией) встал «простой» вопрос: истина или традиция? Подавляющее большинство этого актива чётко ответило на него: однозначно, традиция. Но, помимо большинства, нашлось и меньшинство, — и именно представитель этого меньшинства стал патриархом, начальником церковной организации, и получил на некоторое время широкий простор для самостоятельной деятельности.
Никон (как и его широко известный противник, протопоп Аввакум) был родом из-под Горького (тогда — Нижний Новгород), центра русского национально-освободительного движения времён «Смутного времени»; в первые (да и последующие, в общем-то) годы существования государства Романовых нижегородские купцы и другие непростые выходцы из русского Поволжья имели большое влияние на общественную жизнь, были в числе хозяев нового государства. В начале своей деятельности Никон примкнул к «Кружку ревнителей благочестия» — это была организация церковного актива. Понимая, что в русской церкви надо что-то менять, — возможно, в том числе и потому что в «Смутное время» церковное начальство проявило себя не самым лучшим образом, и даже легендарный патриарх Гермоген, ставший одним из символов национально-освободительного движения, поначалу с оккупантами всё-таки сотрудничал, — большинство активистов обратилось к русской традиции и, собственно говоря, попыталось вернуть в церковную жизнь «отеческие порядки». Ярким представителем этого большинства был помянутый выше протопоп Аввакум (Петров). Однако духовные поиски Никона привели его к выводу: сама русская традиция неправильна, искажает основы православия.
И потому, оказавшись у рычагов управления, Никон принялся русскую традицию выжигать, в том числе и в прямом смысле, — в огонь шли как «неправильные» богослужебные книги и иконы, так и наиболее упрямые активисты. При этом, действовал Никон, по сути дела, в одиночку: опереться на московский или какой-либо другой «простой люд» он не мог, — как из-за своих личных внутренних установок (политиком-революционером Никон не был точно), так и из-за того, что «простой люд» был, скорее, склонен поддерживать «староверов», противников преобразований, — его поддерживало лишь крайне незначительное меньшинство церковного актива и считанные единицы прогрессивно настроенных бояр. Занимать место царя Никон не собирался, — но духовные поиски, в конце концов, привели его и к столкновению с царём, что закончилось опалой и гибелью патриарха... но его преобразования были проведены столь основательно, что вернуться к «древнему благочестию» было уже невозможно.
По сути дела, патриарх Никон, — не политик-революционер, но, несомненно, революционер по складу личности, — с самого начала оказался в ловушке Мюнцера: тогдашнее русское общество было настолько не готово к его преобразованиям, что даже он сам не мог выдвинуть соответствующую им политическую программу... при том, что остаться «внутренним делом церкви» они уже не могли, вырываясь в область «большой политики» и прорываясь дальше, к самым основам общественного строя. Против него было всё, — и, прежде всего, против него стоял сплочённый, сравнительно многочисленный и уверенный в своей правоте актив. То, что удалось проделать Никону, вряд ли можно повторить сознательно, — но это заслуживает внимания и изучения: революционер, «запертый» крайне неблагоприятными обстоятельствами и окружённый непримиримыми врагами... сумел вытолкнуть самих этих врагов на революционный путь.
Осмыслить это довольно трудно. По понятным причинам среди русских революционеров ещё в позапрошлом веке, — и далее, по традиции, вплоть до наших дней, — было принято сочувствовать «староверам», протопоп Аввакум и боярыня Морозова превратились сами чуть ли не в «бунтарей-революционеров» в народном сознании. И это превращение произошло не только в восприятии народа, но и в действительности; нужно только помнить, что оно произошло благодаря патриарху Никону. Не будь его преобразований, — и не было бы у последующих общественных преобразований (известных, как «Петровские реформы») более упрямых и свирепых противников, чем эти самые «бунтари-революционеры». И кто знает... может быть, они смогли бы даже задавить реформаторский порыв первых Романовых, — ведь и среди царской семьи, и среди её ближнего круга, сторонниками «европеизации» были далеко не все, поклонников «свято старины» тоже хватало. Если бы у этих консервативных сил была твёрдая поддержка церковного актива, если бы стрелецкие мятежи, которые они время от времени устраивали, превращались в религиозные войны, поддерживаемые «простонародьем»...
Но этого не случилось. Не случилось, потому что «черный террор», осуществлявшийся «простонародьем» во время «Бунташного века», сильно запугал консервативно настроенные московские «верхи», — а преобразования Никона загодя лишили их попытки сопротивления идейного стержня. Люди, которые должны были стать идеологами реакции, — помимо своей воли оказались на революционной дороге. И сперва свои знамёна, а потом и накопленные деньги, — они отдавали не реакционерам, а революционерам, от Разина и Пугачева... вплоть до большевиков (немногие из старообрядцев, поддерживавших большевиков, повторили подвиг Шмита, но Площадь Ильича в Москве не даром находится недалеко от Рогожского Поселка). Так, собственно говоря, выглядит Никоново благословение для русского революционного движения.
Комментариев нет:
Отправить комментарий