Сегодня — очередной в этом марте юбилей: ровно полтора века назад в Париже началось восстание трудового народа, приведшее к провозглашению Коммуны. 150 лет назад было создано первое в мировой истории государство диктатуры пролетариата.
По поводу сегодняшнего юбилей наверняка уже сказано и ещё будет сказано (день только начался) немало красивых слов. У меня это получается плохо, — так что я по этому поводу попробую сказать что-нибудь полезное; авось пригодится хоть кому-нибудь.
Итак, 150 лет назад рабочие Парижа, объединив вокруг себя значительную часть всех трудящихся французской столицы и некоторых её пригородов, попытались построить коммунизм в одном отдельно взятом городе. Да-да, именно так: руководимое Тьером «Правительство национальной обороны» сбежало из восставшей столицы в Версаль, «элитный» пригород Парижа, — и восставшие, на свою беду, не стали его захватывать (хотя возможность была), им хватало Парижа. Забавно, что нынче иные личности с умственными способностями Троцкого, ругательски ругающие Сталина за допущение возможности «построения коммунизма в одной отдельно взятой стране» (ругань эта «основывается» на черновых набросках Энгельса к «Манифесту Коммунистической партии», которые в сознании подобных деятелей разрастаются до целого научного «труда», по значению сопоставимого чуть ли не с «Капиталом»), — перед Парижской Коммуной преклоняются.
Впрочем, ничего удивительного тут, конечно же, нет: думать своей головой люди с умственными способностями Троцкого, похоже, неспособны, — а классики марксизма-ленинизма многие свои теоретические выводы насчёт диктатуры пролетариата делали на основе практического опыта Парижской Коммуны (другого до 1917 года на было), вот всяким «троцкистам» и приходится преклоняться. На том «троцкистов» оставляю в покое, — и перехожу, собственно, к классикам марксизма-ленинизма.
Существует красивая легенда: «Рассказывают, что однажды Ленин пришел на какое-то заседание необычайно довольный, хотя общая политическая атмосфера не внушала оптимизма. Когда его спросили, в чем дело, он ответил: "Мы продержались на один день дольше, чем Парижская коммуна", – то есть был побит мировой рекорд по удержанию диктатуры пролетариата», — и вне зависимости от того, правдива она или нет, историческая почва под ней имеется. Опыт Парижской Коммуны Маркс и Энгельс, — а вслед за ними, развивая их теоретические построения, Ленин, Сталин и другие российские марксисты, — изучили очень внимательно. И это изучение заключалось не только в определении исторического значения парижских событий, — но и в учёте ошибок, совершённых восставшими рабочими, установлении причин их поражения (Парижская Коммуна простояла всего около двух с половиной месяцев).
Диктатура пролетариата в Париже установилась в условиях войны между Францией и Пруссией, — войны, которую французские буржуазные правительства (сперва бонапартистское, потом демократическое) с треском проиграли, вследствие чего немецкие войска оказались на подступах к французской столице и имели полную возможность захватить её. Тем не менее, коммунары не заключили с пруссаками какого-либо мирного соглашения (на каких угодно условиях), — и даже не попытались вступить в переговоры о таком соглашении.
Победа народного восстания в Париже явилась для французского буржуазного правительства, — и для всех «хозяев Франции», — неожиданностью. Французская «элита» довольно быстро пришла в себя, — но первые две недели в руках коммунаров была стратегическая инициатива, в других французских городах устанавливались собственные Коммуны (в Марселе диктатура пролетариата продержалась целых полторы недели), а в столице «без присмотра» оказались все активы Французского банка, включая государственный золотой запас. Парижские коммунары, однако... не притронулись к оказавшихся в их руках ценностям, а стратегическая инициатива была упущена: Тьеру и его приспешникам позволили укрепиться в Версале.
Череда военных поражений, сопровождавшихся громадными людскими и материальными потерями, породила в «низах» тогдашнего французского общества чувства недовольства и возмущения против «верхов». Парижское восстание получило поддержку в других городах и вполне могло рассчитывать на сочувствие крестьян, — но, как уже говорилось, «столичная революция» замкнулась в столице («Коммуна в целом не уделила достаточного внимания установлению прочных связей с трудящимися провинции, а главное — недооценила важность союза с крестьянством»), коммунары увлеклись работой по переустройству жизни в Париже... осаждённом Париже.
Руководитель французской контрреволюции Тьер действовал совершенно иначе: пошёл на заключение откровенно похабного соглашения с пруссаками (сдача территорий, согласие с оккупацией значительной части оставшихся), принял все меры для подавления революционного движения в провинции и при первой возможности развернул наступление на Париж, мобилизовал весь имевшийся финансовый ресурс, — и, наконец, устроил кровавую расправу над побеждёнными революционерами.
Менее чем полвека спустя российские большевики, ведомые Лениным, оказались в положении, которое было очень похоже на положение парижских коммунаров: первоначально Советская власть установилась только в столице (даже в Москве она установилась позже и с боем) государства, терпевшего одно поражение за другим от наступавших немцев, свергнутые контрреволюционеры собирали войска в «элитных» пригородах столицы, банкиры, глядя на окружающую «нестабильность», принимали меры для того, чтобы спрятать активы...
В этих условиях Ленин взял пример с Тьера: принял все меры для того, чтобы Советская власть установилась на всей территории России, продавил заключение «похабного» мира с немецкими империалистами, убедил советское правительство в необходимости захвата всех банковских активов и налаживании централизованного государственного управления ими, — и, наконец, возглавил решительное наступление на контрреволюционные силы, не останавливаясь даже перед «большой кровью», когда это было необходимо.
Более того: если Парижская Коммуна просто сломала «старый аппарат» буржуазного государства, — точнее, «старый аппарат» сбежал из революционного Парижа, из-за чего коммунарам пришлось строить новую государственность «с нуля», — то Ленина потребности революционной практики вынудили дополнить ломку «старого аппарата» его обузданием, использованием отдельных крупных «осколков» этого аппарата для строительства нового общества: «Мы знаем, как старый аппарат государственной власти оказал нам сопротивление, как чиновники пытались сначала отказаться от управления, — этот самый грубый саботаж был сломлен в несколько недель пролетарской властью» (ПСС, т. 39, с. 295). Данный опыт в коммунистическом движении, по существу, к сожалению, не осмыслен как следует по сей день: коммунисты либо бездумно принимают весь опыт первых лет или десятилетий советской власти за «безусловно правильный» (соответственно, Красная Армия становится для них исключительно предметом прославления и преклонения), в некоторых случаях распространяя этакую «канонизацию» на всю историю СССР и далее, вплоть до признания ельцинско-путинского буржуазного государства «носителем советской традиции», — либо столь же бездумно отрицают его, цепляясь за «идеальный» опыт Парижской Коммуны (при том, что своя бюрократия была и там)... и самое смешное, что бездумное принятие и бездумное отрицание нередко уживаются в головах одних и тех же людей (которые, к примеру, полностью принимают весь опыт строительства Красной Армии, вплоть до восстановления погон, и, в то же время, проклинают «бюрократическое перерождение» аппарата гражданского управления).
Ко дню сегодняшнему и сегодняшней борьбе коммунистов всё это имеет самое прямое отношение. Перед всем человечеством по-прежнему, — как и в 1871 году, как и в 1917 году, — стоит задача перехода от буржуазных отношений к коммунистическим, обобществления средств производства; эта задача не решена (и многими, к сожалению, всё ещё даже не осознана), — и с каждым годом вопрос о её разрешении приобретает всё большую остроту, устаревшие производственные отношения с самим существованием современного человечества сочетаются всё хуже. Но чтобы перейти к коммунистическим отношениям, чтобы построить коммунизм, — человечеству придётся решать и вопрос о путях перехода, и поскольку такой переход не может состояться без установления пролетарской диктатуры, то невозможно обойтись и без всестороннего изучения и осмысления практического опыта диктатуры пролетариата, опыта Парижской Коммуны и Советской власти в России. Коммунары допустили немало ошибок, — и за все свои ошибки они заплатили своей собственной кровью; продолжатели их дела, которые не пожелают учесть эти ошибки, — совершат не просто глупость, но подлую глупость.
Комментариев нет:
Отправить комментарий