Что им было делать

 оссийские маоисты некоторое время назад вынесли на общественное обсуждение важнейший теоретический вопрос, который они сами сформулировали так: «Что делать с ревизионистами, если ты их противник, но считаешь их власть социалистической?». Формулировка мне представляется не слишком удачной, но суть, кажется, ясна: если в условиях «правильного» общественного строя и «правильного» государственного порядка рычаги управления оказываются в руках «неправильных» людей, — то как должны действовать «правильные» люди, что следует делать для того, чтобы «правильный» общественный строй развивался в правильном направлении, а не загибался, двигаясь к превращению в строй «неправильный».

Сами маоисты, устами актива Челябинской ячейки РМП, дали вот какой ответ: «По нашему мнению, в СССР после Сталина был кровавый антикоммунистический буржуазный режим. Исходя из маоистской позиции, в СССР рабочий класс должен был вести активную борьбу, организовывать коммунистическую партию, приложить все силы к свержению установившегося в СССР режима и совершению социалистической революции. Соответственно, наш рецепт "спасения" Советского Союза ясен. Он собственно и не в спасении состоит. Нам ясно, что спасать нам там было уже нечего, т.к. ничего своего у нас там не осталось. Но это наша позиция». И прежде, чем отвечать на поставленные ими же (активистами РМП-Челябинск) вопросы, не могу не обратить внимание на практические выводы, следующие из такого маоистского ответа. В конце концов, как правильно товарищи заметили: «Если всех нас рассматривать не как фанатов какой-то исторической эпохи и не как совершенно беспричинно выбирающих то или иное течение марксизма, то все наши и ваши позиции должны иметь практическое применение».

Итак, согласно челябинским маоистам, в СССР после Сталина (сразу после его смерти? или через несколько часов? дней? недель? месяцев? лет?) установился «кровавый антикоммунистический буржуазный режим». Если я правильно понимаю, «кровавый антикоммунистический буржуазный режим» — это, в переводе на более спокойный научный язык, фашистский режим, открытая террористическая диктатура наиболее реакционных слоёв класса капиталистов. А раз в СССР после Сталина был «кровавый антикоммунистический буржуазный режим», — то, значит, рабочему классу СССР, если своих сил для свержения этого режима не хватало, следовало заключить союз с буржуазно-демократическими режимами «Запада» и бороться за замену этого режима на хоть что-то более прогрессивное. Раз после Сталина в СССР установился фашистский режим, — то, далее, это значит, что все блага, которые советские трудящиеся получали от государства (сверх самого необходимого), являлись платой за лояльность, принятие которой превращало трудящихся в соучастников преступлений кровавого режима; а отсюда, в свою очередь, вытекает практическая необходимость борьбы за проведение на «постсоветском пространстве» денацификации, в обязательном порядке включающей в себя лишение пособников режима (и их наследников) тех самых благ, полученных от кровавого антикоммунистического буржуазного режима в качестве платы за добросовестную работу на режим. Да-да, вплоть до комнаток в московских «общагах», — и в особенности это, разумеется, касается людей, работавших на предприятиях, имевших какое-либо отношение к военно-промышленному комплексу.

Теперь, наконец, пора перейти к поставленным маоистами теоретическим вопросам. Итак, если строй «правильный», но власть оказалась в руках «неправильных» людей, — что делать? Челябинские маоисты говорят: «Но нигде в вашей позиции нет места ответу на главный вопрос - если власть в СССР всё-таки была плоха, но СССР был социалистический, то как же его социалистический характер можно было бы спасти от плохой, ревизионистской и оппортунистической власти. Иными словами - что было делать советскому коммунисту? Как можно было спасти Советский Союз от событий 1985-1991 года? И ответа на него нигде нет. Более того, его не просто нет», — что ответить на такой вопрос невозможно.

На самом деле, ответ даёт та самая дореволюционная русская история, которую я недавно вспоминал в связи с мартовскими юбилеями; если государственный порядок «правилен», но рычаги управления оказываются «не в тех» руках, а (что подразумевается) демократические механизмы смены управленцев не работают, — могут сработать недемократические механизмы «смены лиц». Например, в дело может вмешаться армия, — как было в России во времена «Эпохи дворцовых переворотов». А могут взяться за оружие, ради «смены лиц», и отдельные сознательные граждане, — как это получилось с народовольцами (субъективно-то они хотели с помощью индивидуального террора «вызвать революцию», но объективно их борьба меняла персональный состав управленцев и, в некоторой мере, настроения среди управленческого слоя). То есть, чисто технически, ответ есть.

Беда в том, что эти меры, будь они применены советскими коммунистами: если бы вместо «путча Жукова» против «Антипартийной группы Молотова — Маленкова» в 1957 году состоялся, допустим, «путч Рокоссовского» в поддержку этой «Антипартийной группы», или если бы в «застойное» время какой-нибудь убеждённый коммунист устроил взрыв бомбы на заседании «брежневского» Политбюро ЦК КПСС, — едва ли могли «спасти» СССР. Проведите, товарищ Читатель, соответствующий мысленный эксперимент, — и что-то мне подсказывает, что Вы, в конце концов, придёте к выводу, что всё кончилось бы так же, на смену устранённым «не тем людям» рано или поздно пришли бы другие, такие же или ещё хуже.

Коренная причина, приведшая Советский Союз к гибели, а «постсоветское» коммунистическое движение — к тому состоянию, в котором оно пребывает ныне, заключается вовсе не в том, что после смерти Сталина рычаги управления оказались «не в тех руках». Она заключается в том, что при тех отношениях, которые сложились в СССР между «вождями» и «массами», управление рано или поздно обязательно оказалось бы «не в тех руках», партийное руководство обязательно затеяло бы «Оттепель».

Пояснить эту мысль мне, как ни странно, поможет недавно вышедший скандальный фильм «Зоя», — всё больше убеждаюсь в том, что кино это если и не хорошее, то здесь и сейчас совершенно необходимое; если уж буржуазные мастера культуры за бюджетные деньги стали теперь НАС, коммунистов, тыкать носом в наш собственный позор, то не отмахиваться от этого нужно, а брать это в расчёт. Вот, товарищ Читатель, смотрите: среди «простых» советских людей были условные (пол и возраст, понятное дело, значения не имеют, как и степень соответствия определённым событиям прошлого; это художественные образы, которые не воспроизводят в точности исторические события, а отражают общественные отношения) Зоя (Космодемьянская) и Вася (Клубков). Таких, как Зоя, было, понятное дело, явное меньшинство; это были «ненормальные» советские люди, готовые действовать самостоятельно (вплоть до нарушения прямого приказа «самого» Сталина) и, если надо, отдавать жизнь «ради булочки ржаной»; их не могло быть много, и среди большинства они не могли рассчитывать даже на простое понимание (по фильму, кстати, Зою понимает только Сталин, потому что он сам такой же). А вот, соответственно, Вася; у Васи — нормальная советская мотивация: «Я учиться хочу! Работать! Я дома строить хочу! Я города строить хочу! Людям!». И ничего в этой мотивации нет плохого, всё с ней в порядке (говорю же, речь о нормальном советском человеке), — но только до тех пор, пока Вася находится в обществе других советских людей, «нормальных» и «ненормальных». Но однажды место человека занимает «сверхчеловек», — и... Вася, со своей нормальной советской мотивацией, послушно идёт работать на «сверхлюдей», начинает строить этим «сверхлюдям» дома и целые города, начинает им служить, потому что так воспитан. Вася и Зоя — продукты советской системы образования и воспитания, «лучшей в мире»; и то, что Вася является представителем «молчаливого большинства», а Зоя становится «ненормальной» (и с течением времени эта её «ненормальность» становится всё более выраженной), тоже было заложено тем самым воспитанием.

В самом начале истории русского коммунистического движения, когда русская общественность только начинала осваивать марксизм, когда  возникали самые первые объединения русских последователей Маркса, — на фабрики и заводы приходили интеллигенты. То были самые лучшие представители русской интеллигенции (даже не тогдашней, а вообще), честные и смелые люди, добросовестно учившие рабочих азам марксизма... и, заодно, всяким другим полезным вещам (например, собственно, грамоте). Их, этих интеллигентов-марксистов, было не так уж много, их слово быстро встретило живой отклик, и скоро рабочих в коммунистическом движении стало больше, чем интеллигентов... да вот беда: эти честные и смелые люди были носителями «родимых пятен» той общественной среды, в которой родились и были воспитаны. Они, в той или иной мере, осознавали это, боролись с этим, постепенно преодолевали собственную «интеллигентность» (в плохом смысле слова), — но все они, включая даже и Ленина, никогда не избавились от этого полностью... а рабочие, которых они учили, привыкали воспринимать интеллигентов, как своих учителей, привыкали трепетно внимать их словам, приобретали к ним особое отношение.

Прошли годы. Русское коммунистическое движение окрепло, рабочие класс набрался боевого опыта, — и, в конце концов, в 1917 году завоевал государственную власть для своей партии. Вот только, к сожалению, к 1917 году помянутая выше «ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТЬ» в большевизме из «родимого пятна» превратилась в больших размеров болячку, борьбе с которой уделялось недостаточно внимания... потому что Советская республика существовала «в кольце фронтов» и «враждебном окружении», и строителям коммунизма было просто не до того. И, в итоге, большевики провозгласили создание единой трудовой школы, — а их «интеллигентность» (в особенности через своих наиболее «зараженных» и «заразных» носителей в лице, к примеру, Луначарского; но нужно понимать, что дело не в отдельных лицах, а в самом явлении, которое, к несчастью, толком даже не осознавалось) подсунула на её место «классическую русскую систему образования», в которую, к тому же, ещё и вживили Маяковского. И в то время, пока отцы и матери сражались за Советскую власть, пока они отстраивали Советское государство, — эта «лучшая в мире» система образования начала воспитывать из их детей Зой (в небольшом числе) и Вась (в большом количестве); а родители, не видя в том беды, это воспитание дополняли, передавая и Васям, и Зоям особое отношение к партийному руководству в частности... и партийной интеллигенции вообще. 

Так в СССР сложились «культы личности» (если известное выступление Хрущева и имеет какую-то ценность, то она заключается лишь в том, что явлению было дано имя), — Сталина («разоблаченный» Хрущевым) и Ленина (его никто разоблачать даже не думал), — а за ними и на их почве (удобренной год от года всё более правильными, всё более умелыми, всё более не вызывавшими сомнений, всё более научно обоснованными, всё более очевидно-гениальными решениями Сталина; то есть, Сталин лично совершенствовался, а каждое его действие укрепляло авторитет его партии, от имени которой он действовал) вырос «культ Партии», в сознании советских людей появилась мысль о том, что «Партия всегда права», партийное руководство «всегда право». А потом была ещё и Война, на которой многих Зой перебили, а тех, которые выжили, поломали психологически; а за ней, через несколько лет после Победы, — однажды посередь лета ударили морозы... и всё, в Коммунистической партии и вокруг неё остались одни только Васи. 

И с тех пор всё строят и строят эти Васи дома и города сверхлюдям, — не только в государстве, но и в партиях; Васе в школе объяснили принцип партийного строительства: «в партию сгрудились малые», — и Вася этот принцип крепко усвоил, как усвоил он и то, что во главе партии может стоять лишь «самый человечный человек», рождённый самой историей «по всему поэтому». Причём, «сверхлюди» Васю обижают и унижают, Васе больно и обидно, — но... он не бунтует, потому что хоть ему больно и обидно, а всё же ему со «сверхлюдьми» удобнее. Вася ведь готов какое угодно руководство над собой терпеть не просто так, — а потому что хочет «просто честно трудиться», а ответственность за себя и других нести не желает. Потому в советском обществе вообще, — а особенно в «сталинском» обществе, — Васе было неуютно: так воспитывая, от него, в то же самое время (!!!), требовали и брать на себя какую-то часть управления, брать на себя ответственность за себя и других.

Из вышеизложенного может показаться, что случившееся с Советским Союзом было неизбежно. Но это не так. В том-то всё и дело, что выше речь идёт о предпосылках, — но ни одна из них не была непреодолимой. Советская система образования и воспитания предрасполагала советских людей к превращению в «Вась Клубковых», «честных тружеников», которым всё равно, на кого и ради чего «честно работать», — но она не лишала их свободы выбора, а вся общественная обстановка Советского Союза, все в целом условия разворачивающегося коммунистического строительства открывали свободной человеческой воле небывалый в истории человечества простор. Советские интеллигенты были предрасположены к предательству, — но они могли не предать; советские коммунисты «второго поколения» (и всех последующих) были предрасположены к тому, чтобы принять любое партийное руководство и «просто честно трудиться», не обращая внимания не любые его «чудачества», — но они могли вести себя иначе. И в этом, собственно говоря, заключается ответ на вопрос, что следовало делать советским коммунистам в «застойные» и «оттепельные» годы: им следовало (и даже не «при Хрущеве», а раньше) вести себя по-другому. 

Не строить «культ личности», — а самостоятельно изучать работы классиков марксизма-ленинизма (которые были в каждой библиотеке, и их чтение поощрялось), добросовестно исследовать окружающую действительность, самокритично рассматривать и оценивать своё собственное поведение с учётом приобретённых знаний. Не «идти за Сталиным», — а встать рядом с вождём, разделить с ним тот неподъёмный груз, который вождю приходилось тащить в одиночку. Из просто «честных советских тружеников», — стать сознательными строителями коммунистического общества.

В советском общественном строе были все объективные предпосылки для контрреволюции, — но и для её предотвращения там были все предпосылки, коммунистическое строительство в отсталой стране дало людям выбор; возможность изменить свой выбор, начать действовать по-другому и «спасти» советский строй, — у советских людей оставалась вплоть до середины 90-ых годов прошлого столетия (в России до 1993 года), пока контрреволюционеры не уничтожили последние остатки Советской власти на «постсоветском пространстве»... естественно, с каждым годом «после Сталина» изменение поведения было сопряжено со всё большими издержками, но выбор оставался. Советские люди, в своём подавляющем большинстве, последовательно делали выбор неправильный; но это совершенно не означает, что в следующий раз те ошибки будут повторены, — особенно если сейчас коммунисты их, наконец-то, осознают.